Маска, я тебя знаю! - Михаил Игоревич Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ
Большой серый глаз. Очень большой — во весь экран. Очень серый — до безобразия, до неприличия. Серый, блеклый, ординарный. Банальный тусклей глаз. Он символизирует мировую банальность.
Глаз устремлен в зрительный зал. Он рассматривает зрителей. А.зрители рассматривают его. Три минуты, пять, двадцать… Глаз не мигает. Зрачок его туманен. Нижнее веко подрагивает. Это глаз Огурцова.
Директор Дома культуры шепчет:
— Товарищи… прежде всего… разрешите… поздравить… и пожелать… — сухой серый язык прилипает к серому нёбу (крупно!).
И сразу — пестрые краски карнавала, водоворот юбок, ливень конфетти, горы праздничных бутербродов с колбасой. Трехрядки, присядки и калядки. Кто-то кому-то весело дает в ухо. Это праздник жизни.
В проеме фанерного терема стоит Огурцов. У него серые глаза, серый костюм, серое лицо. Он весь примитивен и сер. Серое пятно на разноцветной палитре.
— Позвольте, — жалобно лепечет директор Дома культуры, — коротко познакомить вас с некоторыми цифрами… — вытаскивает из кармана четки, кадило, псалтырь. — Что это?
Люди смеются над Огурцовым. Крупно: улыбающиеся рты. скалящиеся зубы. Огурцов пятится, падает, плачет. Слезы текут из его серых глаз…
Торжествующий набат вечно молодых старинных колоколов. Задорное ржание сильных лошадей и сильных людей.
СЕРГЕЙ ГЕРАСИМОВ
Зал Дома культуры. Столики. За ними сидят гости — люди самых различных профессий: журналисты и архитекторы, начальники, подчиненные, дочки-матери, — но, несмотря на это, все в равной степени философы. На сцену выходит директор Дома культуры — молодой кудрявый мужчина с горящими энтузиазмом глазами. Его играет Николай Еременко-младший, причем, как всегда, без грима.
— Товарищи, — говорит он, непринужденно присаживаясь за первый попавшийся столик. — Прежде всего разрешите вас поздравить с Новым годом и пожелать вам, как говорится, любить человека! Позвольте мне также познакомить вас с тем, как обстоит дело проведения новогодних торжеств не у нас, а на родине Жюльена Сореля. Мы подготовили документальный сюжет, и это, так сказать… — достает из кармана ролик.
Свет гаснет, на экране мелькают кадры: Триумфальная арка в Париже, около нее — большая рождественская елка, а рядом — большая группа ведущих советских кинематографистов вместе с Ани Жирардо, Мирей Матье и Луи де Фюнесом. Все о чем-то возбужденно говорят. Свет вспыхивает.
— Вы видите, — столь же подкупающе органично продолжает директор, — у них там на эту тему тоже идут бурные дискуссии. Давайте поговорим и мы…
Возникает диспут — серии на три, на четыре: как любить новогодний праздник и в то же время не истреблять елки, особенно у озера? Одни считают, что елки надо рубить обязательно, ибо в этом выражается борение и одоление человеком природы. Другие возражают: счастье людское в спокойствии, а значит, не надо ничего в природе нарушать. Все обрывается на самом неожиданном месте — предоставляя, как обычно, остальное додумать зрителю. А чего не поймет зритель, ему подскажет в прессе восторженная критика.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАРУСЯ!
одноактная комедия для студенческого театра
Действующие лица:
ЕРМИЛОВ — командир объединенного штаба строительных отрядов института.
ЛЮЛИН — командир сибирского ССО.
МАРУСЯ РЕСНИЦЫНА — комиссар.
АЛЕКСЕЕНКО — вольноопределяющийся студент.
КОРЯГИН — вожак в группе шабашников.
БАЛАШОВ (по прозвищу Ангина) — прежний комиссар отряда, говорит сиплым голосом.
ГАБОВИЧ — студент, сочувствующий Ресницыной.
ИГНАТОВ — секретарь парткома.
СЕКРЕТАРША.
СТУДЕНТЫ.
Действие происходит в Москве и в Сибири.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Москва, объединенный штаб ССО института. За столом сидит Ермилов, разговаривает по телефону.
ЕРМИЛОВ. …да, Василий Платонович… Слушаю, Василий Платонович… Это наша недоработка… Исправим, исправим. Сегодня же пошлем. Правильно, именно туда и пошлем… Человек надежный — можно сказать, наш человек… (Входит Ресницына, Ермилов зажимает рукой трубку.) Садись, Ресницына, я сейчас… Да, Василий Платонович. Будем стараться! Обязательно. Спасибо, и вы не хворайте… (Вешает трубку.) Черт бы его побрал совсем! Разорался, понимаешь… Тоже мне. Сухомлинский!.. (Смотрит на Ресницыну.) Слушай, Маруся, дело чрезвычайной важности. ЧП у нас.
РЕСНИЦЫНА. ЧП?
ЕРМИЛОВ. Да, в сибирском стройотряде. Полная дезорганизация, понимаешь, на почве безделья. Корягин тут же сколотил группу шабашников, половину студентов завербовал. Балашов на его сторону перекинулся.
РЕСНИЦЫНА. А командир что же?
ЕРМИЛОВ. А что командир? Ты Люлина не знаешь? Мечется, телеграммы каждый день шлет…
РЕСНИЦЫНА. Тряпка!
ЕРМИЛОВ. Мы предупреждали ректорат института! Люлина советовали в Москве оставить, отрядом кокакольщиков руководить. Так нет же! «В Сибирь, в Сибирь!» Вот и допрыгались!
РЕСНИЦЫНА. Что делать, Ермилов?
ЕРМИЛОВ. На тебя вся надежда, товарищ Маруся. Сегодня же вылетай в сибирский стройотряд.
РЕСНИЦЫНА. В качестве кого?
ЕРМИЛОВ. В качестве нового комиссара.
РЕСНИЦЫНА. Хорошо. Только при одном условии.
ЕРМИЛОВ. При каком?
РЕСНИЦЫНА (жестко). Снабди меня чрезвычайными полномочиями.
ЕРМИЛОВ. В смысле?
РЕСНИЦЫНА. Любого в расход пустить, если надо!
ЕРМИЛОВ. То есть, как — в расход? Это что такое, Ресницына?
РЕСНИЦЫНА. Выгонять из отряда безоговорочно!
ЕРМИЛОВ. A-а… Тогда хорошо. Даю полномочия. Действуй.
РЕСНИЦЫНА. Ладно, я полетела.
ЕРМИЛОВ. Учти, в отряде одни мужики, для Сибири отбирали самых могучих.
РЕСНИЦЫНА. Знаю. На легкий успех не рассчитываю.
ЕРМИЛОВ. Ежели чего — звони, телеграфируй. Поможем, чем сможем. Но… Сама знаешь — у нас каждый человек на счету.
РЕСНИЦЫНА. Постараюсь обойтись собственными средствами… Прощай, командир! (Жмет ему руку.)
ЕРМИЛОВ. До свидания, Ресницына. Помни: штаб в тебя верит. Возвращайся с победой, девочка! (Хочет поцеловать ее в щеку.)
РЕСНИЦЫНА. А вот это ни к чему. Не люблю сантиментов. Тем более, что у тебя жена, дети. Зачем? (Уходит.)
ЕРМИЛОВ. Железная женщина. Вот кому-то невеста достанется — не приведи господи!..
КАРТИНА ВТОРАЯ
Сибирь. Школа, класс, откуда вынесены все парты и стоят кровати стройотрядников. На