Горная база - Сергей Скрипник

А что может угрожать его новому знакомому, полоскавшему служебные инструкции? И суеверного Дрепта вдруг осенило. Прослушка! В номере могла быть еще одна. Дрепт внимательно посмотрел на Суслова. Нет, не пьян. И, показав на губы и на уши, рукой описал в воздухе круг. Суслов укусил ноготь большого пальца и выбросил руку вперед: арабское «нет». Потом спросил:

«Я что, похож на идиота?»

И все же он был, как казалось Дрепту, не в себе, и это беспокоило. Другой бы сказал, был настроен на лирический лад. «Моя земля высохла, как печь…» — процитировал он, глядя в ночь, опустившуюся на Кабул. Такие мелодраматические отступления, знал Илья по своим наблюдениям, у многих предшествуют необъяснимым поступкам. Или же они признак возрастной показушности, от которой следовало вовремя избавиться. В любом случае для дела, которым занимался этот парень, он был слишком болтлив. Или же просто чего-то боялся.

На войне это не мудрено. На войне, помимо всего прочего, у каждого имелась своя персональная фобия, которой, в отличие от пайки и боеприпасов, никто с ним не делил. Например, в группе Дрепта радист Толя Андрущак деревенел при виде какого-нибудь политработника. А когда тот, не дай бог, задавал ему на политзанятиях вопрос, самый невинный: «Сколько в политбюро членов?» — радиста можно было выносить. Старший прапорщик Тарас Парахоня, в бытность гражданки водитель-дальнобойщик, вздрагивал при имени Вася. Когда он выпивал больше положенной ему нормы, ему мерещился какой-то карлик Вася, которого требовалось выгуливать. И здоровяк это делал, сгибаясь в три погибели и протягивая руку кому-то, видимому ему одному. Когда это произошло на глазах ребят первый раз, они думали, он хочет их рассмешить. И если вы хотели вызвать у Парахони вспышку необузданного гнева, достаточно было спросить его о здоровье друга Васи. Гранатометчик Давуд Уманов пугался изображения обнаженного женского тела. Вопреки отчетам дышащих бодростью военных психотерапевтов в армии вы практически не найдете человека, отвечающего стандартам здорового. Не считая взяточников. Если бы, пошутил как-то в разговоре на эту тему заместитель командира группы лейтенант Леонид Донец, душманы создали контргруппу из голой женщины, «друга Васи» и политинформатора советского толка, нашей РДГ наступили бы кранты.

Какая у него фобия, размышлял Дрепт о Суслове. Или он тоже взяточник?

В очередном облете местности Илья Дрепт не участвовал, его снова срочно вызвали в Кабул. В столичном аэропорту ожидала чмелюковская «нива», и по дороге в представительство вышколенный водитель не проронил ни слова. И только переступив порог знакомого кабинета, Дрепт понял, что подполковник сам часом раньше с самолета. Еще не успел снять цивильного костюма, только слегка распустил узел галстука. Бедолага порядочно взмок в перелете: после Москвы Кабул в это время года, как сауна. И по тому, с какой предупредительностью он пошел Илье навстречу и долго тряс руку, Дрепт, зная Чмелюка не один год, ожидал от него новостей не очень приятных.

Жизнь каждого из нас с избытком сплетена из случайностей, причинно-следственная связь которых не видна глазу. Взять Чмелюка. Человек повышенного чувства долга. Причем, начиналось у него с отзывчивости на доброе дело. На худое дело, так как он понимал его, вы его бы под дулом пистолета не заставили бы. Но ради доброго можно было разбудить глубокой ночью. Есть такая порода людей, и многие их ошибочно причисляют к мягкотелым. Но это не мягкотелость, это трепетное отношение к другому человеку, пусть чужому. Какое-то странное чувство вины перед тем, кому хуже, чем тебе, если даже это «хуже» тем надумано. Вот это самое чувство вины он сейчас испытывал перед Дрептом. Чмелюк не был причастен ко всей этой «хренотени» с картой Берроуза, но так получилось, что, будучи в Москве с докладом на иную тему, он подвернулся под руку начальству и подошел по всем статьям. Ему определили глухой нуристанский кишлачок Чартази, в котором обитал дядюшка Хафизуллы, в зону ответственности. Но мучился он даже не непонимаем, чего от него хотят, а что подставляет Дрепта. Нуристан, будь он не ладен, был как остров, чужой, незнакомый. Десантироваться здесь все равно, что в Африке. И было у него перед Дрептом чувство вины, хоть инициатива с Чартази исходила и не от него.

Дрепт обязан был доложить своему разведцентру о предложениях Хафизуллы. Достоверна информация, касающаяся встречи полевых командиров, или деза, не ему решать. Центр существует не только для того, чтобы давать установки, но всесторонне проверять и анализировать оперативную информацию и выставлять ей реальную оценку. Заодно прокачают таких действующих лиц «марлезонского балета», как Хафизулла Али и его почтенный дядюшка, которому не хватает на святое для каждого мусульманина дело тонны наркотика. Не без тайного удовольствия Дрепт писал первую часть рапорта, где излагалось поручение командированного в Кабул генерал-майора, при этом запрашивая в связи с этим у командования дальнейшие распоряжения. Не без удовольствия, будучи уверен, что командование само поставлено в тупик миссией Сусловых, будет долго совещаться, запрашивать Москву. Но умолчал, в нарушение инструкции, о содержании разговора с Сусловым-младшим в гостинице и об упадническом настроении Суслова-младшего. По-прежнему ненавидя служебное стукачество и предпочитая ему дисциплинарное взыскание. Дрепт, если это была провокация, сошлется на потерю бдительности по нетрезвости.

Во соблюдение установленной субординации Чмелюк, в зоне ответственности которого находилось происходящее, ознакомился с этим рапортом едва ли не последним. Эта бюрократия, удобно называемая порядком и пронизывающая все стороны человеческого бытия, и погубила, и до неузнаваемости извратила не одну хорошую инициативу. Чмелюк получил рапорт после того, как тот вдоволь продрейфовал по различным московским кабинетам. Как и ожидалось, всех не столько смущала кабульская миссия генерал-майора Суслова, сколько его фамилия. По иронии, Чмелюк в это же время находился в Москве с докладом о фактах частого использования не по назначению подразделений спецназа на афганском театре военных действий. Он, так сказать, докладывал, а после доклада тот же начальник четвертого направления ГРУ попросил остаться и ознакомил с дешифровкой рапорта командира РДГ, старшего лейтенанта И. Дрепта, поступившего из Кабула. Старый грушник не скрывал своего недовольства: с чем боролись, на то и напоролись. Он имел ввиду первую часть рапорта, где спецназу, через голову управления, снова отводили вспомогательную роль в «частной» операции.

Но это было еще не все. Намекнув на особые обстоятельства, связанные с предстоящей операцией, генерал положил перед Чмелюком папку со словами: «Особой важности. Выносить из кабинета нельзя…» И оставил на время подполковника один на один с бумагами. Вернувшись, положил папку обратно в сейф.

«Вопросы есть, подполковник?»

«Товарищ генерал, мне не надо объяснять, что такое служебная тайна, — сказал он. — Но я полагаю, что исполнителя операции командира группы Дрепта следует ознакомить с той частью материалов, где приводится сугубо характеристика лейтенанта Суслова, поскольку последний пойдет в составе группы в разведку…»

Генерал секунду-другую раздумывал.