Картежник - Святослав Логинов

— Не прилетит!.. — заливался слезами син, — Служба спасения только за гражданами прилетает, а я теперь не гражданин…

— Ну, парень, у вас и нравы!.. — выговаривал Казин. — С живым человеком так обойтись только потому, что он паспорта лишился. Волчьи у вас порядки! Я бы на твоем месте плюнул на такую Галактику. Устраивайся у нас. Гляди, красотища кругом! Простор! А воздух какой, а?…

Син с трудом выдергивал лапки из глины и явно никакой красотищи не видел.

— О синоматка!.. — ныл он с теми же интонациями, с какими итальянские трагики восклицают: «О мама миа!» Казину уже начинало чудиться, что его на спектакль затащило.

— Кончай скулить! — наконец разозлился Казин. — Подумаешь, застрял у нас… В деревне тоже люди живут.

— Но я не человек, — резонно возразил син. — Я тут жить не смогу.

— Смо-ожешь!.. — пообещал Казин. — Не умеешь — научим, не хочешь — заставим.

Поднявшееся солнце согнало росу с боков муровины, и Казин, убедившись, что забухшие реинкарнаторы просохли за ночь, принялся стаскивать в космоплан выигранные хреновины и хренулины. Муровина раздувалась, принимая прежние внушительные очертания.

— О синоматка! — голосил пришелец.

— Чего она тебе далась? — не оборачиваясь, спросил Казин, изучая режим временной консервации муровины. — Хрюкает небось…

— Хрюкает! — восторженно подхватил син. — О, как божественно она хрюкает!

— У меня, вон, Борька в хлеву тоже хрюкает. И ты, заведешь порося — и наслаждайся. А потом сала накоптишь. Сало — это вещь, не то что твоя трансцендентальная жрачка.

— Я не ем сало, — возразил син. — У меня совершенно иной метаболизм.

Казин прибрал на место все, кроме дидактора, и включил режим консервации.

Раздалось громкое шипение, муровина сдулась, как проколотый пузырь. Казин скатал муровину в рулон и упрятал в заплечный мешок, с которым на всякий случай не расставался, выходя из дома. Пустой рюкзачок — не великая тягота, а ежели разживешься чем-то полезным, то тара всегда под рукой. Вот как сейчас, например. Дидактор Олег прибрал отдельно. Конечно, крановщик, это не простой механизатор, он во всякой машине с закрытыми глазами разберется, но все-таки лучше, если обучающая фиговина будет под рукой, а не в законсервированном космолете.

— Идем, что ли? — обратился он к безутешному сину. — Сегодня выходной, на объекте работы не будет, так я тебя до деревни провожу. А дальше уж сам как-нибудь. Беженцем скажешься или еще что…

Син продолжал рыдать и, кажется, даже не слышал, что ему говорят. А Казину вдруг явилась простая и неприятная мысль: ведь сина не спрячешь, а это значит, что понаедет толпа всяких бездельников, начнут выспрашивать и вынюхивать, а син, ясен пень, молчать не станет. Отнимут нажитое, как пить дать, отнимут. И неприятности могут быть. Конечно, сейчас дружбу народов и прочий интернационализм отменили, но наверняка найдутся желающие обвинить человека в каком-нибудь смертном грехе. Да и просто сина жалко.

Казин был жесток, но не жесток, и то, что син рыдал не по барахлу, а по своей матке, тронуло механизаторское сердце.

— Вот что, — Казин сбросил рюкзак и принялся распаковывать его. — Не хнычь. Отправлю я тебя домой. Муровину не отдам, не надейся. А катапульта твоя мне все равно без надобности. Садись и лети с ветерком.

— Мне заплатить нечем, — не веря счастью, прошептал блудный син.

— За кого ты меня держишь, зеленяка? — обиделся Казин. — Что же я, не понимаю? Я тебе так, по дружбе. Хинди-руси пхай-пхай! Понял?

Опасаясь за целостность реинкарнаторов, Казин расстелил муровину не на земле, а на стальном листе пены и включил компрессор. Эта штука вроде как движок у трактора, чтобы раскрутить дизель. Инопланетная техника от нашей и не отличается почти, только проходимость у нее, по сравнению с хорошим болотником, слабовата. Чуть что — намертво забушет.

Через минуту муровина приобрела прежние внушительные размеры. Казин уже привычно нырнул в люк, поднатужившись, выставил на улицу банд урину.

— Давай, — сказал он сину, — действуй! Или это тоже я должен?

Син подбежал к бандурине, захлопотал, готовя ее к пуску. Потом вскочил на приступочку. Бандурина окуталась сапфировым облаком защитных полей.

«Ишь как зашустрил… — с обидой подумал Казин. — Хоть бы для приличия спасибо сказал или попрощался по-человечески».

Возможно, син услышал недовольную мысль или просто пробудилось в нем доброе чувство, но он помахал Казину лапкой и произнес:

— У тебя теперь есть хороший астролет и галактическое гражданство, поэтому, мой тебе совет: собирайся и улетай отсюда как можно скорей.

— Зачем это? — не понял Казин.

— Тут дикая, ничейная земля. Но я еще вчера застолбил ее, оформив заявку на свое имя, так что теперь она принадлежит мне, а я собираюсь пустить ее в переработку. Скоро здесь не останется никаких жидкофазных систем.

— Что?! — взревел Казин, бросаясь вперед. — А ну, стой, сукин син!

Голубой свет плеснул ему в глаза, подставка на бандурине опустела.

Веселится и ликует весь народ!

Н. Кукольник

Долго возмущаться Казину было некогда. Конечно, син вместе со своей свиноматкой оказался сукиным котом, но уже давно известно, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Впрочем, даже если и застолбил поганец землю, это еще ничего не значит. Тоже мне, нашел ничейное добро… АО «Дубрава» так просто от своих планов не откажется, а ребята там собрались крутые. Уж как-нибудь потягаются с зеленорылыми тарелочниками. А хоть бы и уступили — чему Казин втайне был бы рад, — что с того? Все равно, без Казина у сина ничего не получится. Что он, технику и рабочих из Синляндии повезет? Так его на таможне облупят почище, чем вчера. Да и что у них за техника? Электроника, конечно, клевая, с этим за бугром всегда нормально, а вот как настоящая техника в здешних болотах забухает, Казин уже видал. Так что никуда син не денется, прибежит в ПМК, народ нанимать. А это значит — импортный заказ. Так что все на свете к лучшему.

Под такие мысли Олег дошагал к дому. Первым делом потихоньку проник в сарай, который Именовался гаражом, хотя машины у Казина во-век не бывало, и оставил пухлый рюкзак под верстаком. Незачем Ганне туда заглядывать. И лишь потом вошел в дом…

…и долго не мог понять, что случилось… Погром встретил его. Зона стихийного бедствия. Словно торнадо прошел по кухне и двум уютным комнатам, а следом — взрыв Кракатау и террористическая акция бомбистов. Казинские вещи были вывалены из шкафа и комода, и всякая рубаха распорота от подола до самого ворота. Зеркало, висевшее в простенке, и посуда в серванте зверски расколочены, и даже зеркальный шкаф, купленный в последние предперестроечные годы, развален ударами топора. Должно быть, с такою же ненавистью ликующий вандал громил античные статуи.