Покушение на шедевр - Дэвид Дикинсон

— Основные факты таковы, милорд. — Максуэлл заглянул в блокнот. — Тело обнаружили примерно в одиннадцать утра — его нашла миссис Кэри, женщина, которая приходит убирать квартиру. Врачи утверждают, что Монтегю был убит вчера вечером — точное время установить не удалось. Они считают, что орудием убийства послужила струна от фортепиано или веревка, на которую вешают картины, — словом, что-то очень простое, принесенное убийцей в кармане. С минуты на минуту сюда должен приехать еще один врач, а потом тело уберут. Не угодно ли вам пока взглянуть на него, милорд? Зрелище не из приятных, — продолжал он, — но вы, наверное, видели на своем веку немало мертвецов.

Когда Пауэрскорт открывал дверь, ведущую в кабинет Монтегю, на душе у него было неспокойно. Что и говорить, трупов на своем жизненном пути он повидал достаточно, и на войне, и в мирное время, однако перспектива обнаружить очередную жертву в тихом лондонском скверике неподалеку от своего дома отнюдь его не прельщала.

В комнате, порог которой переступил Пауэрскорт, был высокий потолок и большие окна — должно быть, прежде, когда этот дом еще не поделили на три квартиры, она служила гостиной. Вдоль стен тянулись книжные полки. Мертвый искусствовед сидел за столом, сгорбившись и уронив голову на грудь. Видимо, убийца нанес удар, когда Кристофер Монтегю работал. Сделав над собой усилие, Пауэрскорт осмотрел роковые отметины на шее трупа — это были огромные иссиня-черные рубцы, оставшиеся от веревки или проволоки, которой воспользовался убийца. Похоже, смерть наступила довольно быстро, подумал Пауэрскорт. Он заметил на ножке стула грязный след, — скорее всего, убийца уперся в стул ботинком, чтобы ему было удобней душить свою жертву.

Но самым странным в гостиной дома номер двадцать девять на Бромптон-сквер было то, что случилось с имуществом покойного. На полках не хватало множества книг — оставшиеся после них пустоты зияли, как дыры на месте только что вырванных зубов. Ни на столешнице, ни под ней не было ни одного листка бумаги. Пауэрскорт аккуратно открыл все ящики по порядку — стол был двухтумбовый, — но и там ничего не оказалось.

Пауэрскорт опустился на колени и осмотрел пол: он надеялся на то, что какой-нибудь клочок бумаги мог упасть и отлететь в дальний угол, но не нашел ничего, кроме пыли. Он проверил единственную спальню. В шкафах все еще висели со вкусом подобранные костюмы и сорочки Монтегю, но ни книг, ни документов нигде не обнаружилось. Пауэрскорт сноровисто обшарил все карманы. Кто-то явно побывал здесь до него: во всех карманах абсолютно пусто. Пауэрскорту не верилось, что на свете может быть человек, который ни разу не забыл у себя в пиджаке ни одной мелочи. В его собственных карманах вечно болтались какие-то старые квитанции, билетные корешки, мелкие денежные купюры. Здесь же не было ровным счетом ничего.

Он вернулся на кухню.

— Полагаю, инспектор, — сказал он, — вы и ваши люди не выносили из гостиной никаких вещей?

— Разумеется, нет, милорд! — Инспектор Максуэлл мгновенно встал на защиту профессионализма своих подчиненных. — Мы там ничего не трогали. Да и миссис Кэри, уборщица, оставила все в том виде, в каком нашла. Тоже ничего не тронула. Вы, наверное, заметили: кто-то унес часть книг. И на столе пусто. Миссис Кэри говорит, он все время что-то строчил — так она выражается. Как вы считаете, убийца унес записи Монтегю с собой?

— Возможно, — откликнулся Пауэрскорт. — Но зачем ему это понадобилось? Скажите на милость, кому нужны статьи по искусству? Монтегю ведь не был ни шпионом, ни дипломатом и вряд ли хранил у себя наброски секретного международного договора.

— Меня беспокоят эти бокалы, — сказал Максуэлл. — Если верить миссис Кэри, Монтегю практически никогда не принимал гостей. Он жил в другом месте, а здесь только работал. Но вот вам, пожалуйста, — два бокала, которыми, по-видимому, пользовались уже после вчерашнего визита миссис Кэри. Она говорит, что Монтегю ни разу в жизни ничего за собой не вымыл. Однако бокалы чистые! И из них пили два человека.

— Один из которых может оказаться убийцей, верно? — заметил Пауэрскорт. — И если это так, значит, Монтегю сам открыл ему дверь. Выходит, он знал преступника.

— Вы читаете мои мысли, милорд. Впрочем, от всех этих догадок пока мало проку. В конце концов, жертвы чаще всего знают своих убийц.

Пауэрскорт еще раз посмотрел на бокалы. Мог ли Монтегю вымыть их до своей гибели? Судя по словам миссис Кэри, это сомнительно. А может, убийца сам вымыл их после того, как покончил с Монтегю? Но разве он не стремился поскорее уйти отсюда? Хотя у него могла быть особая причина для того, чтобы помыть эти бокалы…

— Вы не будете возражать, если я в последний раз загляну в гостиную? — сказал Пауэрскорт. — А если что-нибудь узнаю от родственников, обязательно сообщу вам.

Усевшись в большое кресло-качалку, Пауэрскорт задумался о жизни и смерти Кристофера Монтегю, едва начавшего приобретать известность искусствоведа. Почему пропали его книги? Почему его стол и карманы были так старательно очищены от содержимого? И почему унесли не все книги, а только некоторые? И что за история с этими бокалами?

Шагая обратно на Маркем-сквер, он гадал, не кроется ли ключ к тайне гибели Кристофера Монтегю в его личной жизни. Может быть, книги Монтегю забрали, чтобы унизить мертвого, лишить его самого драгоценного из того, что он имел, оставить в некотором смысле нагим перед Создателем. Пожалуй, подумал Пауэрскорт, сейчас разумно только одно: найти всех, с кем общался покойный в последнее время, и попытаться выведать у них, не произошло ли какой-нибудь тайной ссоры, результатом которой могла стать эта внезапная и ужасная смерть на Бромптон-сквер.

Уильям Аларик Пайпер и Эдмунд Декурси сидели в маленьком кабинете Пайпера, куда можно было войти прямо из залов их галереи на Олд-Бонд-стрит.

— Кажется, я нашел Рафаэля, Уильям, — заявил Декурси.

— Рафаэля? Да ну! — В глазах Уильяма Аларика Пайпера вспыхнул алчный огонек. В его мозгу пронеслась вереница цифр — суммы, уплаченные за картины Рафаэля на протяжении последней сотни лет. Он потер руки в радостном предвкушении. — И где же он? Настоящий? А владелец — успел разориться или еще нет?

— Рафаэль висит в полуразвалившейся елизаветинской усадьбе в Уорикшире, — ответил Декурси, улыбаясь жадному нетерпению своего компаньона. Если речь шла о вещи стоимостью более чем в десять тысяч фунтов, Пайпер всегда вел себя одинаково. — Я как следует его рассмотрел, — продолжал Декурси. — Готов побиться об заклад, что он подлинный, но это должен подтвердить эксперт. А в целом там обычный набор подделок под старых мастеров — парочка Ван Дейков, которым не может быть больше пятидесяти лет, весьма сомнительный Фрагонар, жалкая имитация Караваджо… А что касается владельца — его дом держится только на честном слове. Вдобавок я впервые встретил человека, который так откликнулся бы на предложение что-нибудь продать.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Пайпер. Он быстро листал одну из лежащих на столе брошюр, проверяя цены на Рафаэля.

— Как правило, Уильям, если ты заводишь с ними разговор о том, что когда-нибудь в отдаленном будущем у тебя может возникнуть желание приобрести у них какую-либо картину, они первым делом говорят тебе, что их пра-пра-пра-пра-прадедушка Джеймс купил эту вещь в Риме или где-то еще в Италии больше двух веков тому назад. Потом они сообщают, сколько за нее было заплачено. Потом тебе приходится выслушивать весь этот вздор насчет того, как долго она хранилась в семье, как тяжело им было бы с ней расстаться, как важно передать ее вместе с домом, прочим имуществом и положением в обществе своим детям и внукам… Один аристократ, который на деле так ничего и не продал, чуть не зарыдал, представив себе, как его фамильного Тициана снимают со стены. Но этот малый — его фамилия Хэммонд-Берк — сразу спросил у меня, сколько она стоит. Точно это не картина, а лошадь.