Укрощение повесы - Аманда Маккейб

— Как красиво, — тихо произнесла Анна. — Кажется, можно смотреть бесконечно.

— Наша жизнь слишком суматошна, чтобы помнить о таких простых радостях, — ответил Роб. Он оперся ногой о скамью и обнял себя за колено — совсем рядом с ней, но все же не прикасаясь.

— У вас очень занимательная жизнь, да? — спросила она и сильнее вжалась в твердый холодный камень, чтобы не поддаться искушению и не прислониться к нему. — Вы пишете, играете на сцене, уворачиваетесь от настойчивых владельцев театров, встречаетесь с поклонницами и сражаетесь с их мужьями...

Роб засмеялся:

— Какого же вы обо мне отличного мнения. Я хочу, чтобы вы знали: я каждый день упорно тружусь, отрабатывая каждую монету, которую получаю. И если после окончания работы я хочу поразвлечься... что ж, жизнь слишком коротка, чтобы не искать удовольствий.

Анна с улыбкой посмотрела на него. Он преуспел в поисках удовольствий и, казалось, вкушал до последней капли все, что находилось в бурном океане жизни. Интересно, каково это — хоть на мгновение пуститься в свободное плавание, забыть об обязанностях и просто...

Она боялась, что цена даже одного мгновения будет слишком высока. Но как же это заманчиво! Особенно когда он вот так на нее смотрел в мерцающем лунном свете.

— Наверное, временами нам нужно делать перерыв и смотреть на звезды, — сказала она. — Просто чтобы не забывать, как они сияют.

— В городе их почти не видно, — заметил Роб. Он сел рядом на скамью, чуть задев Анну плечом. Он лишь присел около нее, а она остро почувствовала его упругое, стройное тело, ощутила через одежду тепло его кожи и исходящую от него силу.

— Я нигде, кроме Лондона, не жила. Во всяком случае, долго, — сказала Анна. — И не знаю другого неба.

— В юности я жил в деревне, — произнес Роб. Его голос звучал в темноте очень тихо, словно издалека. Где-то, где она не могла его увидеть или добраться.

— Правда?

— Правда. Летними ночами я часто выскальзывал из постели и бегом спускался к реке, где были только вода, небо и прекрасная тишина. Я выходил на берег, ложился в высокую траву и, глядя на звезды, придумывал истории о других мирах и удивительных странах.

Анну восхитила эта маленькая картинка из прошлого Роба, его скрытой души. Раньше она как-то не думала, что он тоже был когда-то ребенком. Казалось, он сразу появился на свет взрослым и ступил на сцену, вооруженный стихами и шпагой.

— Ваша мать, должно быть, была в отчаянии от таких побегов, — сказала Анна.

На его губах промелькнула привычная беззаботная улыбка. И сразу исчезла.

— Совсем нет. Моя мать умерла, когда я был маленьким. Какое-то время с нами жила тетя, но ее не волновало, где и как мы проводили время, если мы не пачкали ее начищенные полы.

— Ох. Мне очень жаль.

— О чем вы сожалеете, прекрасная Анна?

— Что вы потеряли мать таким маленьким. Моя мать умерла, когда мне было три года.

Роб пристально посмотрел на нее, и Анна почувствовала, как жарко вспыхнули ее щеки. Она порадовалась тому, как в саду совсем потемнело — луна почти целиком скрылась за облаками.

— Вы ее помните? — спросил он.

Она покачала головой:

— Не слишком хорошо. Только как она пела мне колыбельные. И еще иногда мне кажется, что я помню ее прикосновение к моей щеке или запах ее духов. Отец говорит, она была очень красивой и доброй, ни одна леди с ней не сравнится. Он поэтому больше и не женился. — Анна засмеялась. — Так что я мало от нее унаследовала — ни красоты, ни доброты!

— Не могу согласиться. Во всяком случае, насчет красоты, — сказал Роб. Его привычная манера легкого флирта разрушила мимолетный момент близости.

— Я не добра?

— Доброту очень переоценивают. Живость — вот что мужчина ищет в женщине.

Анна подумала о рыдающей шлюхе в рваном платье. Она не выглядела особенно оживленной, но Анна не видела ее до ссоры. Возможно, ночью она и была такой.

Неужели все случилось только этим утром? А казалось, прошло уже много дней.

Сама того не желая, она внезапно ощутила прилив радости оттого, что он разглядел в ней живость и красоту. При этом она отлично понимала, что это всего лишь флирт — ничего не значащие слова, которые он, несомненно, уже не раз говорил женщинам. Вот только свой девичий задор она давно потеряла. Он давно уже погребен в реальном мире.

— Живость может навлечь неприятности, которых она не стоит, — серьезно сказала Анна. — К примеру, как ваше плечо?

В ответ он согнул руки, словно проверяя их на прочность. Под тонкой тканью дублета взбугрились мышцы.

— Лучше, благодарю вас. Моя сестра милосердия знала свое дело.

Анна думала, что он скажет что-то еще, объяснит, как его ранили, но он промолчал. Молчание, мягкое и тяжелое, как сама ночь, окутало их, словно покрывало. Она позволила себе немного придвинуться и даже не отстранилась, когда его рука легонько обвила ее плечи.

— Расскажите о тех мирах, что вы видели за звездами, — попросила она. — Расскажите, каково было убегать к ним.

— Убегать? — повторил он. Она чувствовала, как он смотрит на нее в темноте: внимательно, напряженно, словно хочет узнать все ее тайны. — А от чего хотите убежать вы?

«От всего», — хотелось ответить Анне. Она испытывала сильнейшее желание хоть на минуту перестать быть собой, сбежать от своей обыденной жизни, обыденной самой себя. И еще ей хотелось, чтобы он тоже перестал быть собой. Чтобы они ничего не знали друг о друге. И о мире за пределами сада.

— Скорее, я хочу убежать к чему-то, — сказала она. — К чему-то прекрасному, чистому, доброму. И мирному.

— И красивому? — предположил он. — Да, думаю, тоже всю свою жизнь ищу что-то подобное.

Анна вдруг почувствовала на щеке его легкое прикосновение. Оно казалось совсем невесомым, но кожа словно вспыхнула искорками. От неожиданности она отшатнулась, но он не позволил ей отстраниться. Его ладонь накрыла ее щеку с такой осторожностью, словно она была из тончайшего фарфора, и Анна невольно подалась к нему.

Медленно и дразняще его рука скользнула ниже, к атласной ленте, обрамлявшей вырез. Не спуская с нее потемневших глаз, он легонько поиграл этой лентой. Он даже не коснулся мягкой выпуклости, что выглядывала из скромного немодного декольте, но Анна все равно задрожала. Она чувствовала себя натянутой струной. Казалось, она рассыплется на куски, если он ее не коснется.

— Почему вы всегда носите серое? — спросил он, покручивая пальцами ленту.

— Мне... мне нравится серый, — прошептала она. — И его легко держать в чистоте. — И в сером легко слиться с окружающим. Самый подходящий цвет для женщины, которая все время снует за сценой.

— В моем звездном королевстве вы бы носили белый атлас и синий бархат, усыпанный жемчугом и расшитый сияющей серебряной нитью.