Всеобщая теория забвения - Жузе Агуалуза

Выглядывая в окно спальни, она порой могла наблюдать, как долгим субботним утром соседка с десятого этажа из квартиры “А” на веранде толчет кукурузу или варит кашу из маниоки. Позже она видела, как та чистит и готовит на решетке рыбу, а в другой раз – толстые куриные окорочка. Воздух наполнялся терпким и ароматным дымком, обостряя чувство голода. Орланду обожал ангольскую кухню. Луду же, наоборот, всегда отказывалась готовить то, что едят черные. Тогда ей нравилось только приготовленное на углях мясо. Теперь она об этом очень сожалела. Она завела привычку наблюдать за обитающими на веранде курами, которые с первыми лучами утреннего солнца начинали копошиться на полу в поисках пищи. Дождавшись следующего воскресного утра, когда город еще спал, она свесилась из окна и опустила на веранду 10 “А” веревку с петлей на конце. Спустя пятнадцать минут ей удалось набросить петлю на шею огромного черного петуха. Луду резко дернула веревку и потянула птицу вверх. К ее удивлению, когда она опустила петуха на пол своей спальни, тот еще подавал признаки жизни. Вытащив из-за пояса нож, Луду собралась обезглавить птицу, но ее удержало внезапное озарение: в ближайшие месяцы у нее будет достаточно кукурузы, не говоря уже о фасоли и бананах. А с петухом и курицей она сможет начать разводить цыплят. Совсем неплохо иметь каждую неделю свежие яйца. Она вновь спустила веревку, и в этот раз ей удалось зацепить за лапу курицу. Несчастная забилась и подняла ужасный шум, осыпая все вокруг перьями, пухом и пылью. Через несколько секунд уже весь дом сотрясали крики: “Воры! Воры!”

Какое-то время спустя, признав, что невозможно по голой стене забраться на расположенную на десятом этаже веранду и украсть птицу, соседи перешли от обвинений в воровстве поначалу к опасливым причитаниям: “Колдовство… Колдовство…” – а потом ко все более уверенному заключению: “Кианда! Кианда…”

Луду припомнила рассказы Орланду о Кианде. Зять пытался ей объяснить, в чем разница между Киандой и русалкой: “Кианда – это существо, сила, способная на хорошее и плохое. Ее энергия проявляется разноцветными огоньками, возникающими из-под воды, волнами и резкими порывами ветра. Кианду почитают рыбаки. В детстве я часто играл у пруда на заднем дворе этого дома и всегда находил ее дары. Бывало, что Кианда похищала прохожих. Люди потом появлялись снова, через несколько дней, – далеко, у других прудов или рек, на каком-нибудь пляже. Такое часто случалось. С определенного времени Кианда стала являться в образе русалки. Она обернулась русалкой, сохранив при этом свою изначальную силу”.

Вот так, при помощи обычного воровства и толики удачи, Луду завела на террасе небольшой курятник, заодно укрепив среди жителей Луанды веру в существование и могущество Кианды.

Во дворе, где образовался пруд, растет огромное дерево. Из книги об ангольской флоре, найденной в библиотеке, я узнала, что это мулемба (Ficus thoningli). В Анголе его называют Королевским деревом и еще – Деревом слов: с давних времен собы и макоты – вожди и их советники – часто собирались под ним, чтобы в тени поговорить о делах племени. Самые высокие ветви почти достают до окон моей спальни.

Иногда в глубине кроны, между тенью и птицами, я вижу обезьяну-самца, который прогуливается между ветвями. Он, наверное, кому-то принадлежал, может быть, убежал от своих хозяев, или, наоборот, те его бросили. Я ему сочувствую: как и я, он – инородное тело в этом городе.

Инородное тело.

Дети бросаются в него камнями, женщины преследуют с палками в руках. Орут, оскорбляют.

Я дала ему имя. Че Гевара. За строптивый нрав и чуть насмешливый взгляд – высокомерие правителя, лишенного королевства и короны.

Однажды я застала его на террасе поедающим бананы. Не знаю, как ему удается сюда забраться. Может быть, он запрыгивает с ветки мулембы на оконный карниз, а потом уже на парапет. Меня это не беспокоит: бананов и гранатов достаточно для двоих. По крайней мере, пока.

Мне нравится разламывать плоды граната и перекатывать зернышки в ладонях, любуясь их блеском. Люблю даже само слово “гранат” – яркое, словно утренний свет.

Все мы в ходе нашей жизни можем познать разные ипостаси существования и, в конце концов, – отказа от него. Не многим тем не менее удается примерить на себя чужую кожу. Жеремиаш Палач почти испытал, что это такое. После казни, по недосмотру тех, кто ее проводил, он очнулся на слишком короткой для его метра и восьмидесяти пяти сантиметров кровати, настолько узкой, что если не держать руки скрещенными на груди, они тут же повисали по обе стороны ложа, упираясь в цементный пол. Он чувствовал сильную боль во рту, в горле и груди, дыхание давалось с трудом. Открыв глаза, Жеремиаш увидел низкий потолок, весь в трещинах и струпьях облупившейся краски. Небольшая ящерица висела прямо над ним и с любопытством его рассматривала. Из крохотного, под самым потолком окна напротив кровати, словно волны, в комнату проникали первые запахи рассвета.

“Я умер, – подумал Жеремиаш. – Умер, а эта ящерица и есть Бог”.

Однако было похоже, что Создатель еще не определился относительно его участи. Эта нерешительность показалась Жеремиашу еще более странной, нежели то, что он предстал перед Богом, принявшим облик рептилии. Он знал, и давно, что ему суждено вечно гореть адским пламенем. За пытки и убийства. И если поначалу он делал это по долгу службы, выполняя приказы, то потом вошел во вкус. Жеремиаш чувствовал себя по-настоящему активным и полноценным человеком только тогда, когда ночами напролет за кем-то гонялся.

– Ну, решай же, – сказал Жеремиаш ящерице. Точнее, попытался сказать, издав лишь череду невнятных звуков. Он попробовал снова и, словно в кошмаре, опять изверг только мрачное бульканье: – Не пытайся говорить. Вернее, говорить ты уже никогда не будешь.

Несколько последовавших мгновений Жеремиаш полагал, что Бог обрек его на вечное молчание. Пока не скосил взгляд вправо и не увидел рядом с собой необъятных размеров женщину, прислонившуюся к двери. Ее руки с маленькими, нежными пальцами выплясывали перед ней в причудливом танце, сопровождавшем слова:

– Вчера о твоей смерти писали в газетах. Они напечатали фотографию, слишком старую, я тебя еле узнала. Говорят, ты был настоящий дьявол. Ты умер, воскрес, и теперь у тебя есть новый шанс. Используй его.

К тому времени Мадалена уже пять лет работала медсестрой в госпитале Мария Пиа. До этого она была монахиней. Соседка сказала ей, что видела издалека, как расстреливали наемников. Мадалена села в машину и поехала к месту казни. Один мужчина был еще жив. Пуля пробила ему грудь, чудесным образом не задев ни один из жизненно важных органов. Вторая попала в рот, раскрошив два верхних резца и прошив насквозь горло.

– Я не пойму, что это было: ты хотел поймать ее зубами? – Мадалена засмеялась, колыхаясь всем телом. Солнце, казалось, смеялось вместе с ней. – Отличная реакция, скажу я. И неплохая идея. Если бы пуля не встретилась с твоими зубами, ее траектория могла быть другой. И тогда – смерть или паралич. Я решила, что лучше не ехать в госпиталь. Тебя выходили бы, а потом опять расстреляли. Так что не волнуйся, лечу я тебя сама, тем, что у меня есть. Но из Луанды надо уезжать. Не знаю, сколько мы еще сможем здесь прятаться. Камарады, если найдут, расстреляют обоих. Как только появится возможность, поедем на юг.