Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

* * *

История сохранила имена бонн-англичанок, бывших при великих князьях. Это Евгения Лайон, воспитывавшая будущего Николая I («няня-львица», как назвал ее подросший император); миссис Кеннеди, воспитывавшая его брата Михаила; Мария Юз, растившая старшего сына Александра II, названного Николаем; Томасина Ишервуд и Екатерина Стуттон, сменявшиеся у двух его младших сыновей — Александра и Владимира.

У великих княжон, как правило, не было собственных нянь, если только девочки не рождались в семье первыми или последними. Детей Николая I растило трио нянь: А. А. Кристи, Е. И. Кристи и М. В. Касовская (сестра Евгении Лайон), младших детей (в том числе и дочерей) Александра II — уже упоминавшаяся Екатерина (Китти) Стуттон.

Няней младшей дочери Александра III Ольги стала Элизабет Франклин, нанятая по рекомендации принцессы Уэльской, приходившейся Ольге теткой. В императорской семье эту няню называли Нана. Она очень сдружилась со своей воспитанницей и прожила с ней до самой смерти в 1916 году.

Долго не мог подобрать няню для своих дочерей Николай II. Не прижились в России ни рекомендованная королевой Викторией мисс Орчи, ни взятая «на прокат» у великой княгини Елизаветы Федоровны мисс Костер, ни ирландка Маргарет Игер. Последняя, правда, продержалась шесть лет, но потом с ней случился неприятный казус. Ольга Александровна (сестра Николая II, бывшая воспитанница Элизабет Франклин) писала: «…Я помню мисс Игер, няню Марии, которая была помешана на политике и постоянно обсуждала дело Дрейфуса. Как-то раз, забыв о том, что Мария находится в ванне, она принялась спорить о нем с одной из своих знакомых. Мария, с которой ручьями лилась вода, выбралась из ванны и принялась бегать голышом по коридору дворца. К счастью, в этот момент появилась я. Подняв на руки, я отнесла ее к мисс Игер».

После этого случая Николай записал в дневнике: «Сегодня после многих недель колебаний Алики, сильно поддержанная мною и княг. Голицыной, наконец, решила уволить англичанку — няню детей мисс Игер, что и было ей объявлено!»

После нее в детскую пришла Мария Ивановна Вишнякова, мещанка, обучившаяся профессии няни в Петербургском Воспитательном доме. К сожалению, с русской няней несчастному семейству не повезло еще больше, чем с англичанками. В феврале 1912 года М. В. Родзянко в своем докладе сообщил Николаю II, что Распутин «соблазнил нянюшку царских детей… она каялась своему духовному отцу, призналась ему, что ходила со своим соблазнителем в баню, потом одумалась, поняла свой глубокий грех и во всем призналась молодой императрице, умоляя ее не верить Распутину, защитить детей от его ужасного влияния, называя его „дьяволом“. Нянюшка эта, однако, вскоре была объявлена ненормальной, нервнобольной, и ее отправили для излечения на Кавказ». Уволенная няня тем не менее получила в пользование полностью обставленную трехкомнатную квартиру в Комендантском корпусе Зимнего дворца, оплаченную «из сумм Августейших Детей», пенсию в размере 2000 руб. в год, а также регулярно получала средства для поездок на лечение.

М. И. Вишнякова с вел кн. Ольгой

* * *

В три года девочки переходили под надзор воспитательниц, в 6–7 лет к их обучению приступали гувернантки. Чем старше становились великие княжны, тем острее они чувствовали, что их детская является ареной интриг и политической борьбы. Причем борьбы более мелочной и одновременно более серьезной, чем наивное увлечение Маргарет Игер делом Дрейфуса, а Марии Вишняковой — Распутиным.

Николай I поставил воспитательницей своих детей Юлию Федоровну Баранову — сестру его друга детства Александра Адлерберга, бывшую подругой великой княжны Анны — младшей сестры Николая. Дочь императора Ольга Николаевна вспоминала: «Если Мэри (старшая сестра Ольги Мария Александровна. — Е. П.) плохо училась, несмотря на свои хорошие способности, то помимо ее детского легкомыслия это было виной мадам Барановой, не имевшей и тени авторитета. Очень добрая, очень боязливая, в частной жизни обремененная заботами о большой семье, на службе, кроме воспитания Мэри, еще и ответственная за наши расходы и раздачу пожертвований, она не умела следить за порядком в нашей классной. Каждую минуту открывалась дверь для гостя или лакея, приносившего какую-либо весть, и Мэри пользовалась этим нарушением, чтобы сейчас же вместо работы предаться каким-нибудь играм. Этому недостатку строгости и дисциплины можно, вероятно, приписать то обстоятельство, что Мэри и позднее не имела определенного чувства долга. Мадам Барановой не хватало чуткости, чтобы вести ее. Она только выходила из себя, держала длинные речи, которые Мэри в большинстве случаев прерывала каким-нибудь замечанием…»

Личной воспитательницей Ольги была Шарлотта Дункер, по воспоминаниям современников, «злое существо с романтическими наклонностями; она любила слушать с Мердером (наставником цесаревича Александра. — Е. П.) пенье соловья по вечерам около дворца в кустах. Система Дункер была совершенно овладеть умом своей воспитанницы и ссорить двух сестер (Марию и Ольгу. — Е. П.)… что ей вполне удалось, и то детское чувство охлаждения осталось на всю жизнь. Сестры любили друг друга, но не ладили».

О том, как завершилось это противостояние, рассказывает сама великая княгиня Ольга Николаевна: «Мадемуазель Дункер вернулась домой довольная и в хорошем настроении: она завела массу знакомств, всюду ее приглашали и прекрасно принимали. В Петербурге она никогда никуда не выезжала. У нее не было даже родных, кроме ее матери, которую она, — я никогда не узнала, из каких соображений, — не смела навещать. Поэтому совершенно неудивительно, что все тепло и вся любовь, к которой было способно ее сердце, направлены были на меня, и она подсознательно отгораживала меня от остальных. Мэри не питала к ней ни малейшей симпатии и неизменно при каждом удобном случае заставляла ее это чувствовать. Юлия Баранова была не в силах что-либо предпринять против этого; за дерзостями следовало то, что каждый оставался в своем углу. В учении я сделала колоссальные успехи: только на полгода я отставала от Мэри, которой было уже шестнадцать лет. Учителям, видимо, доставляло радость подвигать меня так быстро, и чем дальше я шла в ученье, тем усерднее я становилась.

Но я совершенно не чувствовала себя счастливой. Мое существо становилось скорее еще более замкнутым, моя склонность к религии обращалась в мистику. Если бы это продолжалось еще дольше, я совершенно замкнулась бы в своих четырех стенах. Мама первая обратила на это внимание. Она стала расспрашивать. Мэри, как всегда, не жалела жалоб. Пробовали обратиться к Шарлотте Дункер, для чего избрали Баранову, которая была слишком неумна для того, чтобы успешно провести такую роль. Но Родители относились к ней очень хорошо благодаря ее приятной незлобивой натуре. Слушали, правда, и нас, но не вникали в мелочи. Таким образом, многое являлось в ложном свете. Шарлотта, которую в свое время поддерживал и которой давал советы генерал Мердер, оставалась теперь совершенно одна, и оттого что она чувствовала себя отодвинутой на задний план, она стала вспыльчивой и склонной к сценам. Папа услышал об этом и решил, что нужно нас разъединить. Он не любил половинных мер и считал, что только радикальное решение может восстановить мир в детских. Это решение было вызвано следующим.