Четыре жизни Василия Аксенова - Виктор Есипов

Ближайший друг Аксенова словно позабыл об аксеновском романе «Скажи изюм», где хотя конфликт этот и отображен средствами художественными, но суть дела обозначена четко и ясно.

Я оспорил это мнение давнего аксеновского друга.

Из моей реплики «О конфликте Василия Аксенова с Иосифом Бродским»:

«Думается, им (Анатолием Гладилиным. – В. Е.) руководило благородное в основе своей помышление: ему до сих пор больно сознавать, что отношения двух его давних товарищей (а для Аксенова, как мы уже упомянули, он всю жизнь был ближайшим другом) стали враждебными. Хотя, казалось бы, где, как не в эмиграции, соотечественники должны были бы стоять стеной друг за друга!

И вот Гладилин, видимо, захотел приукрасить суровую правду этой драмы.

Признаюсь, что я тоже (и, как я уверен, большинство читателей моей заметки) очень сожалею о том, что отношения между Аксеновым и Бродским в эмиграции сложились так, как они сложились. Но всем нам следует понимать: это уже не частное дело Гладилина, Аксенова или Бродского – это уже история нашей литературы, которую будут изучать последующие поколения. А история литературы какая-никакая все-таки наука, и потому вопросы, относящиеся к ней, должны рассматриваться на основании документов, проверенных фактов и надежных свидетельств, а не на основании голословных умозаключений, каким бы уважаемым человеком эти умозаключения ни делались»[35].

Роман «Скажи изюм» («Ардис», 1985) упомянут в моем ответе Анатолию Гладилину в связи с тем, что в нем описана история с «Ожогом». Герой романа, известный фотограф Максим Огородников, имеет много общего с самим Аксеновым, а под именем его антагониста Алика Конского выведен Иосиф Бродский. Вместо романа «Ожог» речь там идет о фотоальбоме Огородникова «Щепки», печатать который отказывается президент американского издательства «Фараон» Даглас Семигорски. Отказ издательства вызван уничижительным отзывом Алика Конского, старого друга Огородникова. Отзыв этот дословно совпадает со словами Бродского, сказанными Карлу Профферу.

После появления в печати романа «Скажи изюм» вся эта история с «Ожогом» стала предметом обсуждений, толков, слухов и домыслов в литературной среде, как в эмиграции, так и в России (в середине восьмидесятых зарубежные издания на русском языке все в чаще пересекали государственную границу Советского Союза).

Но художественное произведение есть художественное произведение, а подлинные обстоятельства произошедшего оставались неизвестными до публикации аксеновских писем.

Второе письмо Бродского Аксенову было написано спустя семь лет, после его отрицательного отзыва об «Ожоге», 28 октября 1984 года. В нем он сообщал Аксенову, что встречался с Эллендеей Проффер в Анн-Арборе и узнал от нее, что Аксенов считает его «своим большим недругом», человеком, «задержавшим его карьеру на Западе на три года». И Бродский в этом письме попытался не то чтобы оправдаться (виноватым он себя не считал), но разъяснить свою позицию. Ему претило, что кто-то считает его убежденным недоброжелателем. Письмо возмутило Аксенова, его ответ был очень резким. Это был полный разрыв.

Письмо Василия Аксенова Иосифу Бродскому от 7 ноября 1984 года:

«Любезнейший Иосиф!

Получил твое письмо. Вижу, что ты со времен нашей парижской переписки осенью 1977 года мало в чем прибавил, разве что, прости, в наглости. Ты говоришь о вымышленных тобой предметах с какой-то априорной высоты – о каких-то идиотских „квотах“[36] для русской литературы в Америке (кстати, для какой же книги ты расчищал дорогу в рамках этой „квоты“?), о „профессиональной неуверенности“, о „крахе“, выражаешь тревогу по поводу моей „литературной судьбы“[37]. Помилуй, любезнейший, ведь ты же пишешь не одному из своих „группи“, а одному из тех, кто не так уж высоко тебя ставит как поэта и еще ниже как знатока литературы.

Если же вспомнить о внелитературных привязанностях – Петербург, молодые годы, выпитые вместе поллитры и тот же попугай гвинейский[38], много раз помянутый, – то моя к тебе давно уж испарилась при беглых встречах с примерами твоей (не только в отношении меня) наглости.

Не очень-то понимаю, чем вызвано это письмо. Как будто ты до недавнего разговора с Эллендеей не знал, что я думаю о твоей в отношении моего романа активности или, если принять во внимание твои отговорки, твоей „неофициальной активности“.

Перекидка на какого-то „Барыша“[39](с трудом догадался, что речь идет о Барышникове) звучит вполне дико.