Молчание бога - Александр Золотько

– Что случилось? – спросил Хозяин.

– Это... – сказал Длинный. – Т-там...

Он сглотнул слюну и оглянулся в сторону дороги, ведущей к бухте. Глаза парня блуждали, словно боясь увидеть что-то страшное, губы дрожали.

– Ну?

– Корабль... на Черной скале – корабль. И... Я первый заметил... мы с Заскокой и Вдовичем сегодня... на Дозорной... и я увидел... как раз луна... ветер затих... смотрю – корабль... стоит... и целый, главное... я говорю, пошли, глянем, а Заскока... или Вдович... кто-то, в общем, говорит, в замок надо... а потом глянем, говорит... мы пошли... оно уже светло от луны... и море сразу у-успокои-лось, мы к самому кораблю по камням и подошли.

Длинный вдруг сел прямо на мокрые камни, прижал кулаки к щекам и заговорил торопливо, словно боясь, что его перебьют.

– Целый корабль. Его как подняло волной и посадило дном на Черную скалу. Он ровно сел, чисто. Мачта только одна сломанная, на канатах весела, мы и полезли... Светло ведь... По канатам. А на палубе... На палубе... никого нет. Только из трюма – крышка открыта – свет, значит, факелы. Вдович туда пошел, а я к корме, к каютам... и Заскока со мной... это, значит, нам-то хозяева корабля зачем? Теперь уже все наше... И дверь в ка-каюту открыта... Смотрю – лежит кто-то... Думаю, чего лежит, не утонул ведь корабль. А он лежит, я до него дотронулся, а он еще теплый, только... мертвый только, и в спине у него рана... И дальше еще лежат... я видел человек пять... – Длинный посмотрел на свою растопыренную пятерню. – Пять. Мы дальше хотели идти, а тут крик с палубы... Вдовича... Только тонкий такой и жалостный... как у зайца подраненного... Заскока говорит, что-то там случилось... мы на палубу, к трюму, глядь, а там... сразу под люком... Вдович... живой еще, но в луже кровищи и... это... живот распорот, как у рыбы потрошеной... Факела два горят, воткнуты, видно, хорошо. А вдоль борта люди сидят... лежат... в колодках... и все... горло у всех располосовано. У каждого. И кровь везде... И чего туда Вдовича понесло, чего он полез?

Длинный посмотрел снизу вверх на Хозяина, потом на священника, который стоял у того за спиной.

– Меня как громом ударило, – дрожащим голосом пробормотал Длинный. – Стою так, смотрю, а потом Заскока вот...

Длинный протянул руку, показывая, как близко от него стоял приятель.

– Заскока вдруг всхлипнул так, оби... обиженно, я на него глянул, а у него из груди с ладонь лезвия торчит... и даже вроде как дымится... а за спиной – словно тень какая... Я на лезвие смотрю, а с него кровь так – кап-кап-кап... и Заскока вроде как дернулся раз, другой, а лезвие дымится и вроде как опускается... А это тот, который сзади, кинжал дергает, вынуть хочет... Застрял кинжал... Длинный вдруг хихикнул:

– Кинжал застрял, Заскока костлявым оказался. Тот кинжал дергает, а вытащить не может, а Заскока в трюм валится и кинжал за собой тянет.

Длинный засмеялся в полный голос. По лицу потекли слезы. Длинный ударил себе по лицу. Еще раз. С силой ударил, так, что губа лопнула, и потекла кровь.

– Застрял! – сквозь рыдания выкрикнул Длинный. – В костях застрял.

Священник перекрестился.

– Соберите людей, – сказал Хозяин.

Священник не ответил, глядя застывшим взглядом на кровь, стекающую по лицу Длинного.

– Я к вам обращаюсь, святой отец, – повысил голос Хозяин, и священник, вздрогнув, кивнул. – Заберите парня к себе, ударьте в колокол, соберите людей. Пусть они идут на корабль, может, кто-нибудь остался живой. И пусть ждут меня к рассвету у церкви.

Священник снова кивнул.

– Вы меня поняли?

– Ждать у храма, – сказал священник.

– А я убежал, – кривя губы выкрикнул Длинный, – прямо в море прыгнул за борт. И к берегу. И сюда. А он... Он тоже с корабля ушел, к холмам.

Хозяина рядом не было. Он словно исчез в сумраке. Священник взял Длинного за руку и повел вниз, к деревням.

Луна бесстрастно наблюдала за всем происходящим, улегшись на гребень скалы. Ей было все равно. Ей было все равно, что там, в мире, освещенном ее светом, делают людишки, было совершенно безразлично, что они списывают на нее чужие грехи, что называют ее то злом, то просто символом.

Ей было наплевать, что поднятые ночным набатом жители Трех деревень пришли с факелами к кораблю, что, обыскав его, деревенские жители нашли полторы сотни мертвых тел, закованных в колодки, и еще три десятка убитых на палубе матросов из команды.

Луна видала и не такое. И давно разучилась удивляться или пугаться. Сверху, с неба, все выглядело мелким и ничтожным. Три крохотных кукольных деревушки, шахматная фигурка замка над впадинкой бухточки.

Полторы сотни зарезанных... Если бы у луны были плечи, она бы ими наверняка пожала, увидев, как чуть в стороне от Трех деревень, всего днях в двух пути для людей, волк рвал горло двенадцатилетней девчонке, ничего не замечая вокруг, не замечая даже людей, бесшумно окружавших поляну, на которой пировал зверь.

О том, что девочке придется умереть, все знали еще с утра. Им об этом сказал Ловчий. Никто и не возражал. Разве что мать немного помялась, прикидывая, что можно из всего этого выторговать для себя и остающихся детей. Многодетным вдовам приходится думать о детях и многим жертвовать ради них.

Оборотень пришел к деревне месяца три назад. За это время успел зарезать с десяток коров и двадцать четыре человека. Большей частью одиноких путников, но и семерых деревенских тоже не помиловал.

Неделю назад в деревеньку прибыл охотничий отряд во главе с самим Ловчим. Вместе с отрядом прибыл какой-то монах и человек от графа. Ловчий и его люди всю неделю шастали вокруг деревни, а сегодня утром Ловчий что-то сказал графскому посланцу, посланец вызвал к себе местного старосту, тот, внимательно выслушав, назвал Паучиху и ее дочь. Одну из девяти.

Привели в дом старосты Паучиху. Дом был лучший в деревне, полностью из дерева, а не глиняный, как у остальных, было две комнаты, в одной, повинуясь окрику старосты, спрятались его домашние, а в другой состоялся разговор с Паучихой.

Ловчий молчал, сидя на ларе возле единственного в доме окна. На скамейке, возле противоположной стены, сидели монах и посланец графа, молодой оруженосец, кажется из простолюдинов. В этих местах выходцы из деревень еще имели шанс за особые заслуги получить рыцарство. И парень очень хотел заслужить. Особые. За поимку оборотня. В последнее время пришел приказ от епископа: оборотней, ведьм, упырей и прочую нечисть не уничтожать, а ловить по возможности и доставлять епископу. И награда за это была достаточно большой, чтобы заставить охотников рискнуть. Хотя как раз Ловчий за деньгами и не гнался.

Ловчий сидел на ларе, покрытом сплетенной из толстой шерстяной нити попоной, и ждал, пока староста выпутается из начала своего выступления и перейдет к делу. Дело, если вдуматься, было обычное и житейское. Имелся оборотень и надвигающееся полнолуние. Некоторые ученые в городах полагали, что оборотень превращается только в полнолуние и само превращение от него не зависит. В полнолуние – да. Не зависит... или почти не зависит, а вот в обычные дни оборотень сам решает – человеком ему ходить или зверем. И пусть эти умники говорят, что им угодно, Ловчий знает точно. За последние годы он насмотрелся этого зверья предостаточно. И охотники его отряда разобрались с несколькими десятками оборотней.