Сказки Старого Вильнюса III - Макс Фрай

Помолчали.

— Вы ее очень любили? — спросил Марк.

— Да не особо. Честно говоря, совсем не любил. Нас же родители поженили. Сами друг на друга и смотреть не стали бы — ни я, ни она.

К такому признанию Марк не был готов. Уставился на светящееся пятно, распахнув рот.

— Но зачем тогда было вешаться? — наконец выдавил он.

— Да черт теперь разберет. Говорю же, пьяный был. И каторги испугался. Помню, что себя жалко стало. Так жалко! Жизнь свою загубил сдуру, ни за что. Так лучше уж сразу в петлю, чтобы не мучиться дальше. А оно вон как повернулось. Знал бы заранее, лучше бы каторгу перетерпел.

— А это очень плохо — быть мертвым? — встревожился Марк.

— Каково мертвым — не знаю. Говорю же, мимо смерти промахнулся. Но сердцем чую, зря промахнулся, там-то куда как слаще. Да вообще все слаще, чем эта моя темная, тяжкая, как чугун, тоска. Одно удовольствие осталось — как следует поплакать. Особенно когда кто-то слышит. Сразу легче становится. Так легко, будто и не было ничего. Просто привиделось спьяну.

— Это я могу понять, — сказал Марк. — Мне тоже не с кем поговорить. Разве вот с котом, да и тот у меня недавно. Всего несколько дней, я еще толком не привык. А моя история чем-то похожа на вашу.

— Тоже убили жену? — бестактно обрадовался призрак Иосиф. — И никто не догадался? Не поймали? И никакой каторги?

— Ее убил не я. А любовник. О существовании которого я, конечно, даже не подозревал. Его-то как раз поймали; собственно, сам и признался, не стал тянуть. На суде говорил, что убил из ревности, потому что она не хотела от меня уходить. Дескать, пять лет ее уговаривал, и ни в какую. Пять лет, надо же! А я, дурак, все эти годы думал, у нас все в порядке. Представляешь?

Сам не заметил, как перешел на «ты».

— Не представляю, — сказал призрак Иосиф. — Я свою не любил, а измену сразу почуял.

— Так, наверное, потому и почуял, что не любил, — вздохнул Марк. — Когда любишь, не до того. Ну, или это только я такой дурак. Ай, неважно. Что было — было, как есть, так и есть. Задним числом ничего не исправишь.

— Это да, — авторитетно подтвердил призрак Иосиф. — А как хорошо было бы.

Помолчали.

— Так ты не против, если я буду иногда являться? — осторожно спросил призрак. — Для меня это большое утешение — поплакать при свидетеле. А поговорить — вообще счастье.

— Да являйся на здоровье хоть каждый день. Ты для меня тоже утешение.

— Это как же такое может быть?

— Если ты есть, значит, смерть — еще не конец, — объяснил Марк. — Значит, что-то еще происходит с нами потом. И Надя тоже каким-то образом есть. И я там когда-нибудь буду.

— И поквитаешься с ней? — понимающе ухмыльнулся призрак Иосиф. — Я бы на это не слишком рассчитывал.

— Да не поквитаюсь, — устало вздохнул Марк. — Просто скажу: «Я совсем не сержусь, ты что. Человек может совершать сколько угодно ошибок, они не отменяют всего остального. Не обесценивают. Не перечеркивают. И вообще ничего не значат. Человек изначально придуман нелепым и несовершенным, следовательно, когда делает глупости, обманывает и даже предает, он поступает в соответствии со своим предназначением, то есть абсолютно правильно, нечем нам друг друга попрекать. Скажу: единственная настоящая измена — это смерть, но я не сержусь даже за это. Потому что любил тебя восемнадцать долгих лет, каждый день просыпался рядом с тобой счастливым, и вот это — точно неотменяемо. В отличие от всего остального на свете».

Помолчав, добавил:

— Хотя после смерти, наверное, можно вообще ничего не говорить. Потому что и так понятно. Но тогда, получается, и Наде понятно? Без дополнительных объяснений? Вот прямо сейчас, пока мы тут сидим, она уже все про меня знает. И если это не утешение, то что тогда оно.

— С причудами ты, — призрак Иосиф озадаченно покачал верхней частью сияющего пятна, которую предположительно следовало считать его головой. — При жизни я сказал бы небось, что ты святоша и тряпка. А сейчас, знаешь, даже завидую.

— Нечему тут завидовать, — отмахнулся Марк. — По итогам-то мы с тобой примерно в одинаковом положении. Ну, разве что, меня все видят и слышат. Но я при этом скрываюсь и молчу. Надо понимать, в том и состоит суть наложенного на меня проклятия. И кому легче от того, что я сам на себя его наложил? Ты, впрочем, тоже сам. В этом я совершенно уверен.

Проснулся утром на диване в гостиной в обнимку с урчащим котом. Подумал: «Ну и сон мне приснился. Ничего себе прилег отдохнуть. Но хоть во сне выговорился. И то хлеб».

Весь день Марк делал вид, будто его устраивает это нехитрое объяснение. Но когда вечером услышал доносящиеся из гостиной рыдания, понесся вниз, ликуя, как ребенок, внезапно обнаруживший под елкой настоящего Санта-Клауса вместо переодетого отца. Приструнил зашипевшего было Соуса:

— Это наш гость. Будь с ним, пожалуйста, вежлив.

И, приветливо улыбнувшись, спросил:

— Эй, призрак Иосиф, будешь дальше плакать? А то, может, рому? А хочешь, чаем на тебя брызну? С лимоном, например?

Рыдания немедленно прекратились.

— Честно говоря, я бы не отказался от обоих напитков, — сказал призрак. — Но если непременно надо выбирать что-то одно…

— Не надо выбирать, — успокоил его Марк. — И, кстати, если хочешь, можешь еще поплакать и пожаловаться, пока вода закипает. Не стесняйся. Я же понимаю, что тебе так легче.

С тех пор призрак Иосиф регулярно появлялся по вечерам, неназойливо мерцал в своем углу, тихонько всхлипывая и подвывая, терпеливо ждал, пока Марк спустится в гостиную, обрызгает его горячим сладким чаем, добавит несколько капель рома и скажет: «Давай, дружище, рассказывай о своих несчастьях». Через пару недель такой прекрасной жизни призрак Иосиф с удивлением обнаружил, что жаловаться ему надоело. Каждый день одно и то же — какая скука! И неожиданно оказался интереснейшим собеседником. Жизнь в монастырской библиотеке пошла призраку на пользу, так что Марку все реже приходилось вежливо изображать заинтересованность. И все чаще он засиживался в гостиной до рассвета, заслушавшись рассказами нового приятеля. И даже немного скучал в те вечера, когда призрак Иосиф пропускал визиты, объясняя это тем, что боится надоесть. Но Марк подозревал, что в нем просто проснулось любопытство к жизни, и теперь призрак слоняется по ночному городу, пользуясь возможностью заглядывать в чужие дома. А может быть, и в места куда более интересные.

Так или иначе, но случались в их с Соусом жизни вечера без всяких гостей. Эти вечера Марк употреблял с пользой: приучал котенка к прогулкам на балконе. Вернее, приучал себя не хвататься за сердце всякий раз, когда Соус высовывает за прутья решетки любопытный нос, а за ним и добрую часть туловища. Говорил себе: «Радость превыше безопасности, наши близкие не должны сидеть взаперти только потому, что мы за них боимся». Рассуждал искренне, на практике же пока удавался только компромисс: котенок гулял на балконе, но под строжайшим присмотром. И ровно столько, сколько выдерживали хозяйские нервы. То есть не очень долго.