Последний час рыцарей - Нанами Шионо

Лишь один из лидеров Греческой православной церкви, выдающийся теолог по имени Виссарион, разделял убеждения Исидора. Спустя пять лет после переезда в Рим он и Исидор перешли в католичество и были возведены в кардинальский сан.

Тем не менее Исидор и Виссарион никогда не думали, что существует реальная возможность объединения Греческой православной церкви с католицизмом. Несмотря на это, они продолжали отстаивать унию, веря, что в этом заключалась единственная надежда для их обреченной родины. С их точки зрения, те греки, которые были против церковной унии и относились к ним как к предателям, были упрямыми глупцами, отставшими от жизни мечтателями, цеплявшимися за былую славу.

Пока Виссарион оставался в Италии, ведя жизнь богослова, Исидор нес груз ненависти соотечественников за них двоих. Следующие десять лет его жизни были весьма насыщенными. Он был отправлен на Русь, чтобы там проповедовать православным объединение церквей, но не смог убедить их и даже провел некоторое время в тюрьме. Ему чудом удалось освободиться и вернуться в Рим.

После этого Исидор много раз путешествовал домой в Константинополь и обратно. Даже эти поездки на родину не смогли поколебать его убеждения в необходимости объединения двух церквей. Ведь многие византийские государственные деятели и интеллектуалы разделяли его взгляды. Противодействие, как правило, исходило от монахов и широких слоев общества. Но Исидор верил: неприязнь уменьшится, если с Запада придет конкретная помощь.

И вот теперь Исидор отбывал в Константинополь с кораблями и солдатами, предоставленными папой римским. Он уже слышал величественные звуки объединенной католической и православной мессы в соборе Святой Софии. Он слышал и военный клич объединенной христианской армии, обрушивающейся на безбожников-турок.

Если, пройдя до половины бульвар, ведущий от Харисийских ворот к собору Святой Софии, повернуть на север и спуститься по пологому откосу к заливу Золотой Рог, выйдешь к монастырю церкви Христа Вседержителя. Одна из келий монастыря принадлежала Георгию, который жил там уже более двух лет.

Георгий не всегда был монахом. После изучения древнегреческой философии и богословия он начал давать частные уроки. О его глубоких познаниях стало известно при дворе, он стал секретарем самого императора. Георгий посещал церковные соборы в Италии вместе с Исидором и Виссарионом. Однако в отличие от Исидора, который был на несколько лет старше его, Георгий, вернувшись из Италии домой, начал действовать против церковной унии.

Он, разумеется, обратил внимание на наступление новой эры для Италии — эры, полной энергии и кипящих жизненных сил. И Георгий не был против объединения двух церквей. Но он возражал (хотя это поддерживали Исидор и Виссарион) против объединения на условиях, поставленных католической церковью.

Из своих поездок в Италию Георгий вынес острое ощущение коренного различия византийской и западноевропейской цивилизаций. Невозможно было объединить церкви под эгидой католицизма, не уничтожив того, что можно назвать духом греческого православия. Последствием насильственного объединения стали бы многочисленные расколы внутри православной церкви, ее последующее полное исчезновение.

Георгий считал: лишенные объединяющего православия, он и его собратья по вере разделятся на просто греков, славян и армян.

Георгий, конечно, знал о том, что турецкий султан строил новую крепость на берегу пролива Босфор. Он разделял мнение советников императора о том, что это — предвестие падения Константинополя. Но с его точки зрения, даже если Константинополь падет вместе с Византийской империей, это будет лишь судьбой, ниспосланной Богом, божьей карой византийцам. Но предать свою религию, дабы защитить государство, станет кощунством. Какой истинно верующий пожертвует вечным спасением ради сохранения своей бренной жизни?

Георгий считал, что могучая вера православных христиан тех стран, которые уже были завоеваны турками, доказывала его правоту. Даже если бы они отбросили свои исконные традиции и умудрились скрепить воедино объединенную церковь, православные во всех странах, которые противились этому шагу, отвернулись бы от нее. Уж лучше потерпеть поражение от турок, но сохранить свою веру, нежели потерять заодно и православную церковь.

К такому заключению пришел Георгий, который заявлял, что любит Византийскую империю не меньше любого другого. Но для него внешняя угроза краха страны была лишь относительным соображением.

Многие греки разделяли его образ мыслей, и монастырь стал центром сопротивления делу объединения церквей.

Среди тех, кто регулярно посещал келью Георгия, оказался один молодой итальянец. Это был его ученик по имени Убертино, которому недавно исполнился двадцать один год. Он родился на севере Италии, в городе Брешии, находившемся под протекторатом Венецианской республики. После изучения греческой философии ему захотелось углубить свои знания в самом центре эллинского мира. Он прибыл в Константинополь двумя годами ранее, весной, и был учеником Георгия более года.

Хотя обычно выходцы из Западной Европы, изучавшие греческий язык и философию в Константинополе, селились на участке вдоль залива Золотой Рог, известном как Латинский квартал, Убертино предпочел жить среди греков. В Латинский квартал он наведывался лишь затем, чтобы получить в банке венецианского торгового дома деньги, которые ему посылала его семья, или чтобы забрать письма с почты, находившейся в посольстве Венеции.

По правде сказать, Убертино, будучи католиком, не мог не испытывать некоторой неловкости, присутствуя при жарких религиозных спорах Георгия с другими монахами и посетителями. Но, привыкнув в какой-то мере ко всем сторонам византийской жизни (и к хорошим, и к плохим), он почувствовал, что уже не может с прежней легкостью делить вещи на приемлемые и неприемлемые (то есть те, которые жители Латинского квартала сознательно отвергали, более о том не задумываясь). Хотя уроки философии становились все реже и реже, молодой итальянец продолжал посещать своего наставника, его энтузиазм не ослаб. Юноша не принимал участия в дискуссиях и лишь скромно сидел в стороне от кружка, окружавшего Георгия. Хотя фанатичные греческие монахи игнорировали его, они по крайней мере его не поносили.

Убертино, разумеется, знал о крепости, строившейся на берегу Босфора, о которой только и могли говорить люди из Латинского квартала. Среди венецианцев, составлявших большинство тамошних жителей, число тех, кто воспринял эту угрозу достаточно серьезно, чтобы отослать из города своих жен и детей, увеличивалось с каждым днем.

Но летом в Константинополе имелось мало кораблей, пригодных для этой цели. Все купеческие суда пользовались преимуществами погожих летних месяцев, чтобы увеличить свои прибыли. Даже для того, чтобы переехать в венецианские протектораты (в Негропонте или на Крит), нужно было ждать до осени, пока вернутся корабли с Черного моря.

Греки, живущие по соседству с Убертино, реагировали иначе, чем те, кого они звали «латинянами». Они полагали: турки построили крепость, названную Румелихисар (что по-турецки означает «Римский замок», замок на европейской стороне), чтобы сдержать торговую деятельность латинян, плававших по Босфору, добираясь до черноморского побережья. Многим грекам не нравилось, что торговцы из Западной Европы используют их город для беззаботного самообогащения, они втайне были довольны тем, что торговля на Черном море станет затруднительной. Лишь очень немногие понимали, что на карту поставлено их собственное благополучие. Кроме того, в прошлом турки дважды пытались захватить Константинополь, и оба раза им пришлось снять осаду.