Том 9. Мастер и Маргарита - Михаил Афанасьевич Булгаков

то, что все в один голос хвалили. Хорошо, что в эти же дни Молотов был на «Турбиных» и похвалил игру актеров, опять поднялись акции затравленного драматурга, и слова Вишневского как бы повисли в воздухе, никто на них, слава Богу, не обратил внимания. А в общем-то кто знает, может и аукнутся совсем в неожидаемой стороне. Это такой народец, от них всего можно ждать... Удивительный народ — эти литературные вожди. Стоило Афиногенову от кого-то наверху услышать, что его пьеса «Ложь» не понравилась, как он тут же признался в неправильном политическом ее построении. Догадливые, всегда нос по ветру держат... Но разве таким образом можно что-нибудь стоящее написать, даже если есть крупицы таланта? А сколько таких проходных сюжетов ему предлагали, агитационных-революционных. Вот зашел как-то Федор Кнорре и предложил «прекрасную», как он выразился, тему — о перевоспитании бандитов в трудовых коммунах ОГПУ. Нет уж, благодарю покорно. А звонок из Литературной энциклопедии в Театр? Дескать, они пишут статью о Булгакове, конечно, неблагоприятную, но, может, он перестроился после «Дней Турбиных»... Каковы нравы! А сестра Надежда рассказала о мучениях его какому-то дальнему родственнику мужа, коммунисту, так тот не долго думая, по словам сестры, заявил: «Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, тогда бы он переродился». Жаль, что он не присутствовал при этом, есть более надежное средство: «кормить селедками и не давать пить». Предлагали поехать на Беломорский канал или какой-нибудь завод, как это почти все сделали и написали хвалебные оды увиденному. Даже Ольга Бокшанская, вроде бы близкий человек, и то возмутилась, читая его заявление о поездке за границу: «С какой стати Маке должны дать паспорт? Дают таким писателям, которые заведомо напишут книгу, нужную для Союза. А разве Мака показал чем-нибудь после звонка Сталина, что он изменил свои взгляды?» Изменить свои взгляды... Это ж не перчатки, вышедшие из моды... Чуть ли не все из кожи лезут, чтобы составить себе хорошую политическую репутацию, даже Немирович-Данченко и Станиславский: Немирович затягивает с выпуском на сцену «Мольера», а Станиславский, вернувшись из Парижа, рассказывал собравшимся его встречать в фойе Театра, что за границей плохо, а у нас хорошо. Что там все мертвы и угнетены, а у нас чувствуется живая жизнь. Угождают, угождают властям. А его, Булгакова, чуть ли не все, с кем он сталкивался по тем или иным делам, упрекают в том, что он не принял большевизма, а некоторые предлагают написать декларативное заявление, что он принимает большевизм. Другие дошли до того, что в пьесу «Иван Васильевич» просят вставить фразу Ивана Грозного: «теперь лучше, чем тогда». Но всех перещеголял Горчаков: просил автора ввести в «Ивана Васильевича» «положительную пионерку». Конечно, наотрез отказался, — уже осмеливаются предлагать такую дешевую линию... Скорее всего, театр Вахтангова, как и МХАТ, загубит веселую комедию «Иван Васильевич»... И это было всего лишь два года тому назад...

И перед глазами Булгакова возникает «кладбище» его пьес: «Подумать только, написано двенадцать пьес, а на текущем счету ни копейки... Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно» (Дневник. С. 135).

Так или примерно так мог размышлять Михаил Афанасьевич в один из очень тяжелых дней, когда он окончательно решился написать пьесу о молодом Сталине. Мысль эта забрезжила у него в феврале 1936 года, как свидетельствует «Дневник Елены Булгаковой», потом он к этому не раз возвращался, но лишь как к возможности, как к замыслу, еще не облеченному в конкретную художественную плоть. Об этом замысле он кое-кому признавался, но только о молодом, начинающем революционере, только вот материалов нет, а фантазировать в этом случае невозможно.

Театр был в плачевном состоянии, Немирович и Станиславский почти устранились от руководства Театром, а руководили им далекие от искусства люди. Так и возникла мысль у истинных мхатовцев уговорить Булгакова написать задуманную пьесу: «Мы протягиваем к Вам руки. Вы можете ударить по ним... Я понимаю, что не счесть всего свинства и хамства, которое Вам сделал МХАТ, но ведь это не Вам одному, они многим, они всем это делают!» (Дневник. С. 220).

Мхатовцы уговаривали Булгакова, обещали даже похлопотать о квартире, а Немирович напишет Сталину с просьбой помочь с материалами своей биографии. А Булгаков отнекивался, ссылаясь на то, что у него нет сил писать, нет материалов, трудности, связанные с этим, почти невозможно преодолеть.

И наконец Булгаков увлекся новой для него темой, ставшей за годы раздумий над ней органичной. Кто ж они такие, эти социал-демократы тридцать лет тому назад, а сегодня большевики, перевернувшие до основания весь уклад русской жизни... Как все начиналось и какие слова этих социал-демократов настолько увлекли рабочих, студентов, крестьян, что они пошли за ними, как за Иешуа его ученики?

Елена Сергеевна внимательно следила за творческим процессом создания этой пьесы — это была ее последняя надежда выбраться из долгов, легализировать свое положение в обществе. Дошло ведь до того, что приходится отказываться от приглашения американского посла на бал. И не из-за боязни слежки тайных агентов, а все потому, что у Михаила Афанасьевича брюки лоснятся в черном костюме, а у нее нет вечернего платья.

Первая же сцена пьесы о Сталине захватила ее, великолепен ректор и его слова, проклинающие тех, кто сеет «злые семена в нашей стране». «Народные развратители и лжепророки, стремясь подорвать мощь государства, распространяют повсюду ядовитые мнимонаучные социал-демократические теории, которые, подобно мельчайшим струям злого духа, проникают во все поры нашей народной жизни.

Эти очумелые люди со звенящим кимвалом своих пустых идей врываются и в хижины простолюдинов, и в славные дворцы, заражая своим зловредным антигосударственным учением многих окружающих» (Булгаков М. Батум. Пьеса в четырех действиях. Цитирую по сб.: Булгаков М. Мастер и Маргарита. М.: Современник, 1991. С. 267. Далее ссылки на это издание) — в этих словах ректора, резко осуждающего «преступника», вершившего «престрашное дело» в самой семинарии, — подлинный смысл пьесы «Батум», главная идея и сверхзадача: осудить зловредные семена социал-демократических идей, которые в сатирической форме осуждены Булгаковым в «Собачьем сердце», а сейчас в пьесе, не столь открыто, потому что в конце XIX века, когда эти слова произнесены, зловредность этих идей была еще не так очевидна.

И не только ректор осуждает ядовитые социал-демократические идеи, но и одноклассник Сталина-Джугашвили совершенно не верит в счастливую судьбу своего товарища, только что рассказавшего о том, что нагадала ему цыганка. И не верит потому, что понимает, прочитав прокламацию, бросить нужно то, чем занимается его одноклассник: «Бессмыслица все это, все эти ваши бредни!»

Иосиф