Внучка, Жук и Марианна - Татьяна Батенева

Жук горевал, забившись под сарай. Когда рано утром Марианна вышла из дома с убитым видом, он сразу все понял.

Жук заплакал, попробовал повыть, но выходило плохо — горло перехватывало. Услышав его, за забором зашлась визгом Лада, выразила соболезнование. Из дальнего угла сада забухал сочувственным басом Полкан: уже все всё знали. Даже вечно ругающиеся по делу и без дела воробьи притихли, на всякий случай отлетели подальше от дома.

Марианна села рядом с псом, прикрыв лапки хвостом, задумалась.

— У-у-у, — убивался Жук, — бедная Бабушка, не выйдет теперь к на-а-ам, оставила нас, сиро-о-от…

Марианна скептически посмотрела на него:

— Тебе Бабушку жалко или супа?

— Ну-у, — остановился от такого коварства Жук. — Бабушку жалко, и супа тоже жалко. А тебе что, все равно?

— Нечего выть, гляди, Внучка еще наподдаст за шум, — посоветовала кошка. — Сиди тихо, народ все время идет прощаться, не привлекай к себе внимания. Похоронят Бабушку, там что-нибудь придумаем.

— Похоронят — это когда закопают, да? — слезливо спросил Жук. — Это Бабушку в землю, что ли?

Марианна величественно махнула хвостом, не спеша пошла по дорожке в сад. Она присмотрела себе одного глупого воробья на обед, нужно было только обустроиться в засаде и подождать…

Жук поплакал еще, потом поскреб землю под сараем, вырыл ямку и улегся в нее. Раз есть с утра не дали и обеда не предвидится, самое время было поспать.

Желающие попрощаться со школьной учительницей Екатериной Васильевной шли до самого вечера и на следующий день.

Первую ночь с Катей в доме остался Николай Петрович, который заставил ее выпить сладкого чаю и чуть ли не насильно уложил спать в гостиной. Она сначала сопротивлялась, но, к своему удивлению, заснула, как камень, и проспала до шести утра.

Когда утром она вошла к бабушке, Николай сидел в старом кресле и читал какую-то толстую книгу, освещая ее занавешенной настольной лампой.

Бабушка все так же кротко улыбалась, цветы ничуть не увяли. Катя, которая очень боялась увидеть следы тления на ее лице, даже немного успокоилась, ничего подобного не заметив.

Следующим вечером Катя решительно отклонила предложение Николая подежурить ночь и заявила, что справится сама, а вот ему необходимо поспать — за эти сутки без сна сосед явно осунулся и выглядел как тяжелобольной.

Вторую ночь она сама провела в кресле возле бабушки, временами задремывая, но утром совсем не чувствовала усталости. Похоронная церемония, растянувшаяся на полдня, показалась ей короткой. У дома, когда гроб вынесли, многие пожелали сказать прощальные слова, но говорили одно и то же: каким добрым и светлым человеком была Катерина Васильевна и как ее все любили.

Катя смотрела на людей, толпившихся у гроба, поставленного на два табурета, и думала с горечью, как все же мало она знала о бабушке, как мало и редко с ней разговаривала. А теперь и спросить о многих вещах было не у кого.

Виктория Никифоровна властно распоряжалась ходом церемонии, по всему было видно, что ей это и не впервой, и в утешение. Она же сунула Кате в руки тарелку с кутьей, завязанную в белый платок, скомандовала, когда отъезжать на кладбище, когда опускать гроб и закапывать…

Кате казалось, что все происходящее с ней уже было, хотя точно знала, что на похоронах отца и мамы было все по-другому, а на похороны дедушки она и вовсе не попала — была на практике за границей, и ее решили не вызывать. Но тут и деревенское кладбище с его разношерстными и наивными памятниками и крестами, и соседские старушки, и яркий июньский день — все это как будто бы уже было с ней, но как-то в стороне. Словно в старом кино.

Поминки тоже прошли по краю сознания, как будто ей кто-то рассказывал о них. Какие-то люди вставали с рюмками в руке, произносили речи, выпивали, за ними вставали следующие… Почти никого она тут не знала, но понимала, что ее знают все, исподтишка показывают на нее друг другу и, прикрыв рот ладонью, что-то рассказывают про ее жизнь, родителей, про то, что редко и ненадолго приезжала к бабушке.

«Молодые, они все такие, не помнят про стариков», — читала она по глазам шепчущихся. Хотелось сказать, что это не так, что она никогда не забывала бабушку, часто звонила и писала, посылала деньги, но все эти оправдания и ей самой казались жалкими и ничтожными. На самом деле бабушка жила все последние годы без нее, пока она решала свои многочисленные, казавшиеся важными и такие не важные сейчас проблемы…

Наконец, после очередной речи все как-то дружно встали и пошли на выход. Катя растерянно встала у стеклянной двери кафе, кивая и пожимая протянутые руки. Какой-то пьяненький дедушка долго обнимал ее, роняя слезы на свой пыльный пиджак. Две женщины гремели тарелками, собирая недоеденное со столов — все это было каким-то само собой разумеющимся. Катя машинально тоже стала было собирать со столов домашние скатерти.

— Вы не суетитесь, все сделают и без вас, — тихо сказал подошедший к ней Николай, вынимая из стиснутых пальцев кипу грязных салфеток, на которых бабушкиными руками были вышиты какие-то цветочки и вензеля. — Вы останетесь еще или сразу уезжаете? В смысле, в Питер?

— Я не знаю, — неуверенно сказала Катя, не очень хорошо сама понимая, что говорит. — У меня вообще-то отпуск, взяла с бабушкой побыть…

— Ну вот и хорошо, — ответил Николай. — Значит, до девяти дней останетесь.

— Да-да, конечно, — заторопилась Катя, только сейчас вспомнив, что положено еще отметить поминки и на девятый, и на сороковой день.

— Я зайду попозже, собаку покормлю, а то ее, наверное, и вчера не кормили? — полуспросил Николай.

Катя опять с удивлением вспомнила, что да, не кормила Жука, да и кошку тоже.

— А чем покормите? — беспомощно спросила она. — Наверное, надо им сухого корма купить, что ли?

— Не беспокойтесь, найдется чем, вон на тарелках сколько добра осталось, — слегка усмехнулся Николай. — Сухой они вряд ли будут, не приучены в деревне.

Жук сильно удивился, когда Сосед принес ему целую кастрюлю всякой всячины. Он уже было совсем приуныл, поняв, что и сегодня еды не дождешься. Сосед поставил на крылечке и блюдце с молоком — ясное дело, для Марианны.

Она тут же материализовалась из вечернего воздуха, покрутилась у блюдечка. Молоко она не любила, предпочитала сметану, но где уж было Соседу догадаться… Марианна без особого желания полакала молока, испачкав подбородок и фибриссы. Теперь придется целый час вылизываться, с неудовольствием подумала она, то ли дело сметана…

Жук ополовинил миску, уделив особое внимание колбасным шкуркам, хозяйственно прикинул, что и на завтра еще много осталось, носом задвинул миску подальше под сарай — а то много тут всяких ночью шляется, всех не накормишь! Почесал бока, раскидал попросторнее сено в будке и совсем уже было улегся на ночлег, как вдруг увидел в сумерках фосфоресцирующий кошачий взгляд.