Письма к тайной возлюбленной - Тони Блейк

Линдси вошла следом, не отрывая глаз от своих сапожек карамельного цвета, для того чтобы не запнуться о порог. Именно из-за этого она и уткнулась прямо в грудь Роба Коултера, который повернулся, чтобы уйти.

Ее первой мыслью было: «Ой! Что-то голова кружится!» А вторая была: «Ого! Большой. Теплый».

Она подняла на него взгляд как раз в тот момент, когда его пальцы обхватили запястья обеих ее рук, которые тоже оказались у него на груди.

О Боже! Ей захотелось его поцеловать. Ужасно захотелось. По правде говоря, ей захотелось утащить его в кровать. Ее сердце отчаянно колотилось, она начала потеть, несмотря на то, что через открытую дверь в комнату врывался холодный воздух, а ее груди заныли, оказавшись так близко от его рук. Плюс к этому ее дело только что испытало наслаждение от столкновения с ним, так что теперь она знала, что его грудь действительно такая широкая и крепкая, как ей казалось издали. Ах, как она сердита на Карлу за то; что она готовит такой отличный коктейль!

— Ой! — сказала она, хотя на самом деле думала: «О-ла-ла!» И странный инстинкт самозащиты заставил ее добавить: — Наверное, от меня пахнет спиртным?

Господи! Что это она только что сказала? А?

— Из-за того, что я весь вечер проторчала в баре.

Вместо ответа он просто отодвинул ее в сторону, поспешно выпустив ее руки.

— Пахнете нормально, — проговорил он все с той же ворчливостью.

Ладно, значит, он ее целовать не собирается. Ничего удивительного.

— Споткнулась, — пробормотала она, чтобы он не думал, будто она пыталась на него наброситься.

Как и следовало ожидать, он не стал спрашивать, все ли у нее теперь в порядке, а просто заявил: «Ну, вот вы и на месте», и бесцеремонно двинулся к двери.

Неожиданно для себя она высказала вслух то, что думала, и ее сарказм был слышен очень ясно:

— Мой герой!

Он остановился, уже поставив ногу в черном рабочем сапоге на порог, и обернулся. Его глаза чуть сощурились, а их взгляд стал еще более мрачным.

— Но я не называл себя ничьим героем.

С этими словами он ушел.

Линдси застонала, когда яркий луч солнца ворвался в окно: впечатление было такое, будто кто-то стреляет ей по мозгам лазерными лучами. Во рту у нее было сухо, все тело болело.

Когда ей удалось разлепить глаза, прикрыв лицо рукой в попытке заслониться от болезненно-яркого света, она поняла, что находится не у себя дома. Если, конечно, к ней ночью не проникла банда охотников с целью изменения убранства. Стена, на которую упал ее взгляд, была отделана узловатыми сосновыми досками и украшена вставленной в рамку гравюрой лося. Под картинкой она разглядела небольшой столик, на котором была выставлена статуэтка медведя.

И в этот момент весь вчерашний вечер припомнился ей в единой вспышке ужаса.

Медведь. Статуя. Коктейли. Большой тяжелый чемодан. Большой привлекательный мужчина.

Ой, нет! Ой, нет-нет-нет-нет!

Мужчина, которого ей необходимо было расположить к себе, — а она выставила себя перед ним в совершенно постыдном виде! Она была пьяна и, возможно, буянила. Как минимум она почти хамила.

Она даже не сказала ему «спасибо»! По крайней мере, ей казалось, что она этого не сказала. А ведь без него ей, возможно, пришлось бы ночевать на парковке «Ленивого лося», а не в этой постели.

Линдси ощутила, как ее переполняют противоречивые чувства: раздражение и желание. Однако желание, похоже, побеждало. А когда девушке удается испытывать желание в момент сильного похмелья… это о чем-то говорит.

Заметив, что у нее болит челюсть, она приподняла голову и увидела, что спала, положив щеку на свою леопардовую сумочку. Чудесно! Теперь у нее на щеке будет огромный след!

Тут она перевела взгляд ниже, убеждаясь, что взяла с собой в постель не только сумочку: на ней была вся одежда, в которой она провела вчерашний день, вплоть до ее сказочно удачных сапожек.

Сев в постели, она оказалась лицом к лицу с зеркалом в плетеной раме сельского стиля — и громко ахнула. След на щеке был еще самой малой из ее проблем. Волосы у нее были в полном беспорядке. Словно в них порезвились мышки. Глаза у нее покраснели, лицо было осунувшимся и бледным. Даже снимки на личном деле заключенного — и те выглядят лучше!

Оглядевшись, она увидела новые детали номера. С потолка свисала «люстра», сделанная из небольших рогов. Рама кровати была собрана из искусственных бревнышек, а темно-зеленое покрывало усеяно силуэтами лосей, оленей и (Господи!) медведей. Вешалка для одежды была закреплена на плоской кованой фигуре лося, подвешенной на стену, и повсюду были развешаны гравюры с медведями и соснами.

Но к своему изумлению, Линдси обнаружила, что гостиница не лишена некоего теплого уюта, благодаря которому она начала успокаиваться. Как это ни странно, даже медвежье-лосиная тематика ее не раздражала.

Слава Богу, на угловом столике обнаружилась кофеварка. А рядом с ней стояла небольшая корзиночка, полная таких перекусов, которые обычно продаются в автоматах. Крекеры с арахисовым маслом! Печенье «Орео»! При виде этой роскоши у нее больно подвело живот, и она вдруг вспомнила, что накануне вечером так и не собралась поесть.

К тому же она страшно устала после трех долгих дней за рулем.

С трудом поднявшись, чтобы пожевать крекеров, Линдси включила кофеварку и встала под душ — наверное, самый освежающий за всю ее жизнь.

Стоя под мощными струями воды, она снова начала обдумывать свой план. Неужели это действительно безумие? Приехать сюда? Захотеть купить дело, в котором — как вполне разумно сказала ей накануне Карла — она ничего не понимает?

Ее возвращение в Лосиный Ручей никак нельзя назвать идиллическим. Так, может быть, это знак свыше? Забыть о том, что с ней случилось…

Прошлым летом Гаррет сразу решил, что это звучит идиотически. А почти год спустя, вчера вечером, то же самое сказала Карла. Возможно, это действительно так.

И, тем не менее, когда Линдси вышла из-под душа голая, чистая, с мокрыми волосами и увидела свое отражение в чуть запотевшем зеркале над раковиной, она почувствовала себя… Боже!.. Опустошенной. Совершенно одинокой. Ох!

Она не в первый раз так себя чувствовала и понимала, что это объясняется тем, что немалая часть ее жизнь оказалась — совершенно неожиданно — всего лишь иллюзией. Она осознавала, что причиной этого ощущения является ее раненое сердце и что ей просто надо будет постепенно с этим справиться. Но почему-то здесь, в такой дали от дома, все стало ощущаться гораздо острее.

Если она откажется от своего плана, то не будет ли это означать, что она позволила Гаррету одержать победу? Вроде как признала, что он прав: она слишком эгоистична, слишком легкомысленна, чтобы заняться чем-то вне зоны своего комфорта. И, что еще хуже, если она откажется от этого плана, то что она будет делать? Куда ей деваться?