#черная_полка - Мария Долонь

— Идеальный. У Александра Витальевича всегда порядок.

Инга так и видела эту картину: безутешная скорбящая вдова дрожащими руками перебирает наследство.

Наткнувшись на стену, Софья Павловна предприняла новый разведывательный маневр.

— Как я вам сочувствую. Остаться без работы, да еще в таком возрасте. — Она участливо сверлила Ингу взглядом. — Вы одна растите дочь. Наверное, нуждаетесь в средствах?

— Ну что вы, я неплохо заработала за эти годы. — Инга усмехнулась.

— А ваша подруга Вера? Чем сейчас занимается? Она вообще… порядочный человек?

— В смысле?

— Ну она… может поддаться искушению и присвоить себе что-то, ей не принадлежащее?

— Веру я знаю лет двадцать. Не замечена, не участвовала, не совершала. — Инга подумала и добавила. — Даже не привлекалась.

— Я прошу вас не ёрничать, Инга. — Софья Павловна повысила голос. — Вы должны меня понять! Это все так неожиданно… Саша, Саша… Горе нас делает слабыми. А тут удар в спину! — Тонущая в волнах лицемерия, она опять схватилась за кружевной платочек, как за спасательный круг.

Инга бесчувственно молчала, ожидая продолжения. Софья Павловна взвизгнула:

— Из дома пропала ценнейшая вещь! А вы были у Александра Витальевича незадолго до его кончины.

Инга сделала каменное лицо.

— Не надо сразу принимать такой вид, словно я вас обвиняю, голубушка. — Софья Павловна смотрела на Ингу снисходительно. — Я разобраться хочу. Я пожила на этом свете и всякое повидала. Никто не застрахован от необдуманных поступков. Допустим, вы здесь ни при чем. Но про вашу Веру я ничего не знаю.

— А что пропало? — Инга решила пропустить пассаж про Веру мимо ушей.

Они медленно пошли по аллее. Ветер утих, дождь прекратился. Софья Павловна вдруг споткнулась и чуть не навернулась с высоких каблуков. Инга подхватила ее. Еще недавно надменное лицо сморщилось от боли.

— Как же я ходить буду, ох… Кажется, ногу вывихнула…

Водитель остановился на расстоянии, не делая и шагу вперед. Софья Павловна всей тяжестью навалилась на руку Инги, и та почувствовала, как Софье Павловне тревожно и страшно. И самое печальное — она боится поверить хоть кому-нибудь, в каждом видит врага.

— Идти можете?

Софья Павловна сделала несколько робких шагов.

Инга использовала весь доступный ей арсенал дипломатических приемов, чтобы ее голос зазвучал мягко и доверительно. Она принялась говорить о том, как много значил для нее Волохов. О том, как она обожала покойного учителя — сначала с юношеским трепетом, потом, став старше, с ощущением, что ей открыт доступ к удивительному источнику знаний и мудрости. Да и не только в этом дело — Инга любила его, как отца, ну или почти как отца. Софья Павловна понемногу успокаивалась.

— Так что же все-таки пропало? — снова спросила Инга.

— Книга. Либретто «Парад» Жана Кокто.

Та самая!

— Давайте вместе подумаем, что могло с ней случиться. Кому мог понадобиться «Парад»? — Инга задумалась. — Отдать ее, даже дать кому-то на время Александр Витальевич не мог. Домработница?

Софья Павловна покачала головой:

— Она как раз на неделю к матери в Молдавию уезжала.

— Отдал на экспертизу? — гадала Инга.

Софья Павловна цепко взглянула на нее и зашипела змеей.

— Почему вы спрашиваете про экспертизу? Не отпирайтесь, я вижу. Он вам все разболтал про наброски Пикассо!

— Александр Витальевич прекрасно знал, кому и что можно рассказывать. Да, я знаю, что в этом либретто оригинальные рисунки Пикассо, и что с того? — Инга крепче взяла свою подопечную под руку. — А кто еще знал?

Софья Павловна всхлипнула.

— Он так и не сделал экспертизу. Сколько раз твердила ему — а он ни в какую! «Для меня истинная ее ценность в другом!» — некстати передразнила она Волохова.

Некоторое время брели молча.

— Лет двадцать — двадцать пять назад, — негромко продолжала Софья Павловна, — я вызывала оценщика на дом. Мы тогда еще вместе жили, это до его закидонов было. Я Саше ничего не сказала. — Софья Павловна замолчала, как бы подбирая слова.

Инга тоже молчала, боясь спугнуть — она видела, что Софья Павловна говорит правду, и ей это дается нелегко. Хотя про загадочные «закидоны» спросить очень хотелось.

— Саша мне никогда не говорил про Пикассо. Я ведь случайно все узнала, услышала его разговор с каким-то иностранцем. Тот специально приехал в Москву в надежде купить этого Жана Кокто с бесценными рисунками, был у нас в гостях, большие деньги предлагал. Но Саша ему категорически отказал. — Софья Павловна искоса посмотрела на Ингу и с нажимом сказала: — А нам тогда очень были нужны деньги.

— И что оценщик?

— Сказал, что на аукционе за нее дали бы миллиона полтора.

— Долларов? — ахнула Инга.

— Не рублей же! — Софья Павловна смерила Ингу презрительным взглядом. — Что вы как маленькая!

— А больше ничего не пропало?

Софья Павловна покачала головой.

— Сейф не вскрыт, картины на месте. Документы, деньги, всякие золотые побрякушки, вроде запонок и булавок для галстука, которые он так любил.

— Вы в полицию написали заявление?

Софья Павловна горько улыбнулась.

— Они подняли меня на смех.

— Послушайте, — сказал Инга, когда они дошли до парковки. Водитель открыл дверь темно-серого «Ягуара». — Я поеду с вами в полицию. Я свидетель. Они обязаны не только нас выслушать, но и начать расследование.

* * *

Придя домой, Инга нашла в сети Starjest.com и полную запись интервью с Волоховым.

Профессор был оживленным, рассказывал охотно, не будучи связан жестким телевизионным форматом.

— Мы живем в каком-то равнодушии ко всему, в самом тесном горизонте без прошлого и будущего, — говорил интервьюер. — Вы согласны, что наша страна похожа на легкомысленного ребенка? Как вы считаете, мы когда-нибудь вырастем, станем «умственным средоточием Европы»? Вы верите в это?

Ты подумай, как легко цитирует Чаадаева. Достойный собеседник! Среди коллег-журналистов таких не часто встретишь.

— Средоточием? — Волохов подался немного вперед. — Вы позволите, я начну с небольшого эпизода. Однажды мне посчастливилось быть представленным самому Жану Кокто. Это случилось в недолгий период оттепели. Наши фильмы тогда гремели на европейских фестивалях: Чухрай, Калатозов, Бондарчук. Редактор «Советского экрана» отправил меня в Канны освещать фестиваль. Хоть я и был неприлично молод, зато прилично знал английский и французский. И вот я беру интервью у Кокто, его пригласили в жюри, и приехал он буквально на пару дней. Волнуюсь, естественно. Стоим в холле, вокруг толчея. Надо признать, интервью получилось не блестящим. Вопросы я задавал примитивные, да и Кокто — не Дали. Он был скорее замкнутым человеком.