Спорим, будешь моей - Елена Тодорова

Лиза не делает ничего.

Толкаю ее бедрами, приглушенно вскрикивает.

– Шевелись, Дикарка, – хриплю свое напутствие. – Твое кольцо, если что, слева. Ударяй мяч об пол и продвигайся.

Когда она оборачивается, кончики ее волос хлещут меня прямо по роже, но я это отмечаю отстраненно. Потому что сразу после этого мы встречаемся взглядами, она, как обычно, смесью каких-то эмоций опаляет, и я загораюсь.

– Богданова, иди к кольцу!

– Богданова, пасуй!

Ор ее команды, совершенно точно, мимо ее сознания проходит. Ударяет мяч об пол, только чтобы выбраться из оцепления, которое я ей устроил. Я, конечно же, сразу могу отобрать у нее чертов мяч. Но я этого не делаю. И другим не позволяю. Преследую ее, как конвоир, пока к кольцу не подбираемся.

– Подними мяч слегка над головой. Руки полностью не выпрямляй. Целься и бросай, – инструктирую, впервые действуя против своей команды.

Она выполняет. И, конечно же, промазывает. Даже не черкает кольца.

Машинально ловлю мяч и выкидываю своим игрокам. Бросив на Лизу еще один взгляд, направляюсь к кольцу противника. На ходу принимаю пас и отправляю мяч в корзину.

Не имею привычки перед кем-либо рисоваться, но перед Богдановой делаю именно это. Оборачиваясь, салютую, мол, вот как надо.

– Учись, Дикарка, – снова к ней наклоняясь, забывая, что мы здесь не одни.

Она не отвечает. Выказывая раздражение, только губы поджимает. Сама же дрожит, блядь. Окончательно забывая о том, что происходит вокруг нас, тянусь к ней и подцепляю пальцем болтающуюся на ее груди цепочку.

Лиза охает и дергается, словно я невесть какую пошлость совершаю. А я ведь ее даже не касаюсь. Перехватываю пальцами тонкий крестик, растираю его пальцами и снова цепочку поддеваю. Тяну на себя, она вынужденно шагает ближе. Почти сталкиваемся носами, когда я наклоняюсь. Дыханием сталкиваемся.

– Ты охуенно пахнешь, – вырывается у меня.

Богданова отчаянно краснеет.

– Пусти…

– Чарушин, – горланит вездесущий тренер. – Чем вы, черт возьми, занимаетесь?! Мяч на другой половине поля!

И в этот момент Лиза реагирует быстрее меня.

– Я плохо себя чувствую, Яков Константинович, – выкрикивает она. Рукой свою цепочку у меня выдирает. И, разрывая наш напряженный зрительный контакт, идет к физруку. – Можно мне покинуть игру?

Кирилюк презрительно морщится.

– Иди в медпункт, если плохо.

– Спасибо.

Я не могу упустить маячащую передо мной возможность урвать еще немного времени рядом с ней.

– Яков Константинович, я провожу Богданову.

Не смотрю в это мгновение на нее. Без того всполошенный взгляд ощущаю.

– Чарушин, мать… – едва сдерживает ругательства тренер. Раздраженно жует губы. – Что за неуемное рвение всех спасать? Твое место на поле! Улучшать показатели!

– Да что я там сейчас улучшу? Таскаюсь без толку. Плевая разминка была большей нагрузкой.

– Хохмишь? – ядовитый прищур Кирилюка призван, чтобы загнать любого зарвавшегося быка, как сам он нередко нас называет, в стойло. Только на мне вся эта шняга не работает. И он, безусловно, это понимает. – Иди! – рявкает разъяренно. – Вечером на два круга больше сделаешь!

– Есть, – сухо отзываюсь я.

Лиза, догоняя, что теперь я точно иду с ней, рвано вздыхает и резко разворачивается к двери. Ухмыляюсь и неторопливо шагаю следом. Со всей ответственностью оглядываю сзади. Неосознанно прохожу по губам языком и закусываю нижнюю, когда Кирилюк вновь окликает объект моей похоти, а она оборачивается и, конечно же, замечает столь откровенное разглядывание.

– Богданова, – орет тренер скрипучим басом. – Не научишься играть, зачет в этом семестре не получишь!

На ней угрозы бешеного старика работают по полной. Не только бледнеет, даже глаза увлажняются. Кивает, хотя козлу уже насрать на обратную связь. Сосредотачивается на поле и дает команду кому-то из Тохиных перейти в мою команду.

– Не реви. Натаскаю тебя за пару месяцев. Сдашь, – закидывая Лизе на плечи руку, всего лишь приободрить пытаюсь.

Но она, конечно же, сразу ее сбрасывает и, пихая меня в бок, максимально к стене щемится.

– Я сейчас серьезно. Не буду приставать.

Сам себе не верю. Но, блядь, я очень хочу, чтобы она повелась.

– Два-три раза в неделю, и я сделаю из тебя первоклассного игрока.

И снова ложь. Черт, с ней я действительно теряю совесть. Ну и похрен. Тихим сапом она со мной разве что к пятому курсу заговорит. А мне нужно сейчас.

– Ответишь что-то?

– Что ты хочешь услышать? – ощетинивается мадемуазель.

– Что угодно, – отбиваю я. – Ты же о чем-то думаешь.

– Нет, не думаю, – шумно выдыхает, глядя исключительно перед собой. – Ты… Я твои слова не воспринимаю. И вообще о тебе не думаю. Никогда. Я думаю… – взволнованно прерывается, – о своем.

Выставляя ладонь, заставляю Богданову резко тормознуть. Она сразу же назад дергается, но я тотчас выкидываю вторую руку. Шагая, толкаю ее, пока ладонями в стену не упираюсь.

– Если бы ты обо мне не думала, то и реакций бы этих не было.

– Не понимаю, о чем ты… – шепчет задушенно.

И смотрит при этом так, будто до смерти боится того, что я дальше скажу.

– Твое сердце колотится. Дыхание учащается. Тело дрожит. В глазах вспыхивает огонь. И… – тяну я с особым удовольствием, – прямо сейчас ты смотришь на мои губы.

Густые ресницы совершают какое-то выразительное движение, но отвести взгляд ей так и не удается. Застывает Дикарка в каком-то чувственном шоке. Пришпиливаю ее зрительно. Запоминаю, блядь. Жадно наматываю.

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя? – хрипло выдыхаю я. Осторожно и вместе тем решительно сокращаю расстояние между нашими лицами. – Дикарка?

Убегаю, потому как мне вдруг очень хочется узнать,

что будет, если я не успею.

© Лиза Богданова

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

Все, что я слышу. Все, на чем я фокусируюсь. Все, чем живу.

Меня затягивает в какой-то густой и вязкий дурман. Я забываю обо всех своих принципах и страхах. Я забываю, где нахожусь. Забываю, кто я такая… Я вдыхаю его запах. Ощущаю тепло и силу его тела. Вжимая ладони в шершавую и прохладную стену, позволяю всем остальным частям тела расслабиться. Я стремительно теряю равновесие, но не пытаюсь этому сопротивляться.

– Дикарка?

Это не звучит обидно. Но какие-то чувства определенно задевает. Разливается искрящимся теплом. Наполняет чужеродной энергией, которую мне никак не удается отвергнуть.