Записки офицера "Смерша". В походах и рейдах гвардейского кавалерийского полка. 1941-1945 - Олег Ивановский

Вторым был оргвопрос — довыборы в состав комсомольского бюро комендатуры из прибывшего на заставы молодого пополнения. И вот тут-то меня подстерегал сюрприз. Совершенно неожиданно кем-то из президиума собрания была названа моя фамилия. «Откуда меня-то знают? — пронеслось в голове. — Почему меня? Ведь я на заставе-то без года неделю…» Все дружно проголосовали за. Меня ни о чем никто и не спрашивал. Вот так в марте 1941 года стал я членом комсомольского бюро нашей комендатуры.

Март… Маленький треугольничек. Сохранившееся письмо знакомым девчатам в Тайнинку:

«С западной границы нашей любимой Родины поздравляем с праздником 8 Марта!

Там, далеко от нас, в кругу друзей и любимых, не забывайте и о нас. Вспомните, быть может, в этот вечер и ночь ваши друзья, стоя на священных рубежах Родины, защищают вас, ваш покой и мирную счастливую, веселую и радостную жизнь.

Пограничник».

…Сейчас уже и не помню, почему мне пришла тогда в голову мысль стать проводником служебной собаки. По всей вероятности, потому, что их героическим подвигам при задержании самых опасных нарушителей границы уделялось и в литературе, и в рассказах товарищей внимания больше, чем другим, отличившимся на границе. Да, пожалуй, в те годы настоящий пограничник и не мыслил себя без собаки — самого верного помощника. Доходили и до нас рассказы о подвигах легендарного Никиты Карацупы с его Ингусом, задержавшего около 400 нарушителей границы. Могло ли это пройти мимо сознания и чувств молодого парня? Наверное, нет. Хотелось и здесь испытать себя, узнать что-то новое, интересное. N

Повторю еще раз, что повлияло на меня тогда, точно не помню. Помню лишь очень хорошо ответ начальника заставы. Я зашел к нему в канцелярию, естественно спросив разрешения, и положил на стол листок бумаги из ученической тетрадки, на котором значилось: «Рапорт…» — и далее излагалось желание быть зачисленным в пограничную школу служебного собаководства.

— Не отпущу! Вам ясно? Идите.

— Есть идти. — Кажется, без большого сожаления произнес тогда я.

В ночь с 11 на 12 апреля 1941 года мы с напарником…

* * *

В ночь с 11 на 12 апреля 1961 года… Двадцать лет. Прошло ровно двадцать лет. Понимали мы, что свершается необычное, то, чего не делал никто. Но здесь, на космодроме, обстановка не побуждала к необычному восприятию происходящего. Она была строгой, деловой, не праздничной. На космодроме в ту ночь были будни. Мы делали свое дело — готовили к старту ракету с «Востоком».

Вот так распорядилась судьба. Ровно двадцать лет отделяют эти два очень памятных, очень важных в моей жизни события. Тот день 1941 года подарил мне жизнь, тот день 1961 года подарил счастье.

* * *

В ночь с 11 на 12 апреля 1941 года мы с напарником Юсовым получили приказ выйти на охрану границы в район моста через Сан и занять место в секрете неподалеку от него. Это место мы хорошо знали. Из «медвежьей берлоги» в канаве, под прикрытием разросшихся кустов, хорошо просматривался весь участок левее моста и сам мост.

Подойдя туда и пробираясь поочередно где ползком, где пригнувшись, растянули в обе стороны шпагат от прибора «СП» и залегли в берлоге. В секрете одна задача: лежи, смотри, слушай, дыши в полноздри, не вздумай чихнуть или кашлянуть. Если простужен — в секрет не пошлют.

Ложились всегда спина к спине. Чтобы смотреть в разные стороны. Смотреть и слушать. Чего больше — сказать трудно, поскольку секрет, как правило, наряд ночной, А ночью больше можно слышать, чем видеть. Впрочем, и ночью видны силуэты на фоне неба. Нас учили, что смотреть ночью надо только присев или лежа на земле.

Вот, наверное, об этих уроках и напомнил мне тогда ажурный четкий контур стальных ферм моста. Мост в другой мир, в другую страну. Посередине моста поперек — белая черта. Граница. Одна половина моста наша, другая чужая. Чуть отступая от черты, растянута густой витушкой колючая проволока — «спираль Бруно». Вот и все препятствие на стыке двух государств.

Ночь была тихой, небо в тучах, но дождя не было. Первый час прошел спокойно… Вот написал слово «спокойно», и подумалось: час-то прошел спокойно, никаких происшествий не принес, а вот как мы-то себя чувствовали? Спокойно ли было на сердце? Да нет, конечно. Посудите сами: молодые парни, мало что еще видевшие в жизни, стали пограничниками. В руках у них винтовки, которые они держать-то в руках научились пару месяцев назад, а стреляли пока только по мишеням несколько раз. На стрельбище старшина выдавал нам по три боевых патрона, а после выстрелов, встав и поправив гимнастерку или шинель, мы докладывали: «Товарищ старшина, пограничник (имярек) сдает стреляных гильз три!» Ведь не дай бог потерять гильзу! Страх!

А тогда на живот почему-то съезжала брезентовая сумка с двумя не учебными, боевыми гранатами РГД-33, зелененькими, блестящими, с «вафельным» оборонительным чехлом. А такую гранату мы и кидали-то один раз, из окопа. Впечатлений — на неделю разговоров. И винтовка боевая, и патроны боевые, и не по три, а в двух подсумках тридцать штук. И всем этим положено пользоваться не тогда, когда разрешит командир на занятиях, и не по фанерной мишени, а тогда, когда решишь сам и перед тобой будет человек-нарушитель, не мишень, не фанерный щит, который поднимают и опускают из укрытия твои товарищи по взводу, а враг. Он вооружен и может в тебя стрелять. В тебя! А стрелял ли кто и когда-нибудь в тебя? А ты стрелял в человека? И не из игрушечного пистонного пистолета? А? Бросал в человека гранату? А ведь мы были даже не первогодки в пограничных делах, а «первомесячники». Ох, как далеко нам было до знаменитого Карацупы, да что Карацупа? Он служил где-то на Дальнем Востоке, а вот в нашем отряде, в штабе служит капитан Черных. Еще в 30-х годах, будучи начальником заставы, он заслужил свой первый орден Красного Знамени. А вторым был награжден за подвиг в войне с белофиннами. Вот для такого человека та ночь, когда лежали мы с Юсовым спина к спине в секрете, могла действительно быть спокойной.

Ажурное переплетение ферм моста четко вырисовывалось на фоне неба. Тихо. Изредка доносился с той стороны собачий лай из Родымно. Плескалась тихонько вода. Прошел еще, наверное, час, может, чуть больше. Часов ни у меня, ни у Юсова не было.

Но вот мне показалось, что в переплетах моста движется какое-то темное пятно. Может быть, только показалось? Присмотрелся, нет, вроде ничего не видно. Тихо. Прошло еще несколько минут. Смотрю на мост. Нет, не показалось, по мосту осторожно двигался человек.

Сердце сразу зачастило, да так, что казалось, будет слышно там, на мосту. Легонько щелкнул прицельной рамкой на винтовке — знак напарнику: «внимание» и тут же почувствовал по движению его головы, что он тоже заметил нарушителя. Не двигаясь и стараясь как можно тише дышать, словно наше дыхание можно услышать метров за двести, мы внимательно смотрели, что будет дальше.

Пока предпринимать что-либо было бессмысленно. Нарушитель мог тут же повернуться и уйти обратно. А стрелять в него мы не могли: во-первых, не положено без предупреждения, а во-вторых, пули полетели бы в ту сторону, а это погранинцидент! Оставалось одно — ждать и смотреть.