Выбираю любовь - Полина Федорова

Софонисба выпрямилась и гордо посмотрела в зал. Теперь глаза ее пылали, речь стала громче…

Это уже была другая Софонисба. Публика перестала замечать, что платье велико и внимала ее голосу, который уже не казался слишком тихим. Провинциальная актриса в роли царицы исчезла, и перед зрителями появилась настоящая царица, не желающая выполнять прихоти римлян и предпочитающая смерть унижению. Бесенок в Насте проснулся очень вовремя! Несколько раз она ловила на себе восхищенные взгляды Плавильщикова-Массиниссы, а потом как бы в раздумье перед очередной репликой посмотрела в зал.

Публика притихла. Зрители следили за каждым движением актрисы и ловила каждое ее слово.

Она снова встретилась со взглядом князя Гундорова. Князь, как ей показалось, был удивлен и несколько растерян. А в глазах юноши, по лицу которого, словно ненароком, скользнула взором Настя, светился восторг.

Вот так! Она не нуждается в их участии. Теперь она повелевает ими! И так теперь будет всегда — и на сцене, и в жизни!

Плавильщиков не мог сдержать улыбки, несмотря на то что ему в одной из последних сцен полагалось быть глубоко опечаленным, ведь именно Массинисса толкает свою возлюбленную Софонисбу сделать выбор между унижением и смертью в пользу смерти.

— Прости в последний раз!

Настя произнесла эти слова с такой внутренней силой, с такой выразительностью, что зал взорвался аплодисментами, даже не дождавшись, когда Софонисба бросится в прощальные объятия Массиниссы. А по окончании спектакля громкие рукоплескания буквально взорвали театр, и многие зрители, до того настроенные крайне скептически к бывшей крепостной актрисе-провинциалке, забывшись, неистовствовали в ажитации, кричали «браво!», бросали на сцену кошельки с монетами.

Несомненный успех! Можно было не сомневаться, что после такого дебюта Насте будет предоставлена одна из московских сцен.

Плавильщиков и Настя принимали поздравления от актеров, когда за кулисами появился князь Гундоров со своим юным соседом.

— Поздравляю, поздравляю вас, — пожал он руку сияющему Плавильщикову и обратился к Насте. — А вас я поздравляю особо, — приник князь своими красными губами к ее запястью, и Настя едва удержалась, чтобы не отдернуть руку. — Ведь мы с вами старые знакомые, — Гундоров со значением посмотрел на нее, — помните, пять лет назад на ужине у Павла Петровича Есипова, когда вы…

— Помню князь, конечно же, я вас помню, — перебила его Настя, заставив себя улыбнуться. — Наша встреча, несомненно, останется в моей памяти навсегда. Уверяю вас, — добавила она со странной интонацией, не понравившейся князю и заставившей его задержать на ней взгляд.

— Восхитительно! Это успех, полный успех, — бормотнул он, соображая, что бы могли значить последние слова Насти. Усилия эти, однако, оказались тщетными, и князь отступил в сторону:

— Вот, познакомьтесь, — он сделал жест в направлении юноши, что сидел рядом с ним в зале, — мой внук Дмитрий Васильевич Нератов. Вы не поверите, он впервые в театре!

— Вы не любите театр? — спросила Нератова Настя, когда тот неловко поцеловал ее руку.

— Люблю! — пылко воскликнул Дмитрий и смутился. — Впрочем, не знаю… Нет. Теперь, кажется, люблю, — совершенно запутался он.

— Так кажется или любите? — не собиралась приходить ему на помощь Настя. Она чувствовала себя именинницей, была весела, и ее черные глаза продолжали пылать и искриться.

— Кажется, люблю. Нет, определенно люблю, — с восторгом ответил Нератов.

— Значит, вам понравилось наше представление? — продолжала пытать молодого человека Настя, и в глазах ее засветился какой-то огонек, как тогда, в девичьей, перед тем как вцепиться в волосы Марфуши. Князь ничего не заметил, а Плавильщиков удивленно поднял брови: он-то уже знал, что свечение означает принятие Настей какого-то решения, после чего немедленно последует его исполнение.

— Очень, — с готовностью произнес Дмитрий. — Мне все очень понравилось. Особенно как играли вы. И вы, — повернулся он в сторону Плавильщикова.

Мэтр лишь снисходительно улыбнулся.

— А как случилось, что вы сегодня впервые посетили театр? — удивилась Настя. — Вы все время жили в деревне?

— Дмитрий Васильевич воспитывался в иезуитском коллегиуме в Санкт-Петербурге, — ответил за внука князь Гундоров. — Это закрытый пансион. И воспитанникам не разрешалось посещение театров и иных увеселительных заведений даже в увольнительные дни.

— Зачем же вы выбрали такой пансион, — пожала плечами Настя, — да еще иезуитский?

— Этот пансион выбрал я, — несколько раздраженно ответил Гундоров. — Коллегиум очень аристократическое заведение. Оно готовит юношей для государственной службы, и это лучшее из всего, что есть в столицах. Дмитрий Васильевич — сирота. Кому же о нем заботиться, как не родному деду?

— Да, вы правы, князь. — Настя повернулась к Нератову — Ваш дедушка, верно, очень любит вас.

— Да, — произнес Дмитрий.

— Тогда вам не о чем беспокоиться, — улыбнулась Настя и, показывая свое расположение к Нератову легонько дотронулась до его плеча. — Вы в очень надежных руках.

Сказано это было с легчайшей долей сарказма, и даже Плавильщиков, не говоря уж о Дмитрии Васильевиче, ничего заметить не смог. Гундоров же, проведший едва ли не половину своей жизни за разговорами в светских гостиных, великолепно усвоивший основное требование света non seulement etre, mais paroitre[6] и прекрасно разбиравшийся в тончайших оттенках интонаций, намеках и недосказанностях, уловил сарказм Насти и опять, как в начале встречи, настороженно задержал на ней взгляд. Но лицо актрисы было безмятежно, глядела она уверенно и спокойно и, казалось, ни о чем не думала, кроме своего успеха. Князь вежливо поклонился и взял внука под руку.

— Прошу прощения, но нам пора, — учтиво произнес он. — Да и вам после такого спектакля требуется отдых.

— Прощайте, — тихо произнес Нератов и отвел глаза.

— Прощайте, князь, прощайте, Дмитрий Васильевич, — победно улыбнулась обоим Настя. — Надеюсь, мы еще увидимся.

— Да, да… увидимся… конечно, — пробормотал князь, не понимая, отчего у него вдруг испортилось настроение. Впрочем, так всегда бывало, когда что-либо случалось, но он об этом еще не знал. Или вот-вот должно было случиться.

А Настя, прикусив губу, сосредоточенно смотрела им вслед.

— Обернись, — вдруг тихо приказала она.

— Что? — спросил Плавильщиков.

— Ничего, это я так, — продолжая смотреть вслед князю с внуком, ответила Настя. — Обернись, — требовательно прошептала она.