Три приятеля - Д. Артемьев

Вместо девушек появился директор, который не отказался от рюмки, выпил и стал невнятно объяснять, почему нет девушек. Но что он сейчас пойдет, распорядится и что-нибудь придумает.

– Придумай, – благосклонно разрешил Стас, – что-нибудь этакое, воздушное. Нам бы подошли, к примеру, три сестренки разного возраста. Мне – лет пятнадцати, ему, – и он показал на Мишку, – постарше, ну, лет тридцати. А…

– Спасибо, – перебил его Леня, – нам достаточно перечисленных двух сестер. Кстати, о сестрах. Есть вопрос, на который должен ответить Мишка. Все вы слышали о существовании множества знаменитых братьев: открыватели неба братья Райт, изобретатели паровоза братья Черепановы, трагические персонажи современности братья Карамазовы. Фантасты братья Стругацкие, сказочники братья Гримм. А кто изобрел то, что для нас является важнейшим из всех искусств? Правильно, Стас, братья Люмьер. Братья Вавиловы были знаменитыми учеными, а кем были, к примеру, их сестры? Совершенно нет знаменитых сестер. Не знаменитыми, не известными никому сестрами хоть пруд пруди. Ладно, ну в постельных делах могли появиться знаменитые сестры? Нет, они и тут не известны, а прославились в этом деле знаменитые брачные аферисты братья Мдивани. Почему же мы знаем только прославленных братьев? А, Мишка?

– Это понятно, – протянул Мишка, – это следует из законов генетики: рождение талантливой девочки – это проявление аномалии, поэтому крайне мала вероятность повторения такого события в одной семье.

– Шовинист, – мрачно выдохнул Стас.

– Мракобес, – подтвердил Леня.

А директор сконфуженно молчал. Неясно было, понял ли он речь Лени, и если да, то смог ли бы он повторить хотя бы ее часть. Поэтому, сославшись на занятость, он из сауны исчез. Вскоре отставленный Леней коньяк тоже был вскрыт, разговор стал отрывистым, веки – тяжелыми, и было решено не ждать милостей от директора, а идти баиньки. Что они и сделали.

Наутро Мишка укатил, а Леня со Стасом выполнили тяжкий труд и пробежали на лыжах километров пятнадцать. Потом обедали и спали. Разбудил их Мишка, появившийся голодный, поэтому пришлось кормить его в баре. Кормление происходило без особых уговоров, скорее вовсе без них. Мишка взял в баре пару бутылок и объявил, что сейчас обыграет всех на бильярде. И что каждый успешный удар должен сопровождаться хорошим глотком благородного вина. Этого ему простить не могли и ободрали как липку. Вначале Леня, а завершил сокрушительный разгром Стас. Надо, однако, заметить, что ребята давали Мишке глотнуть не только после его успешного шара, но и после своего. Это, как сказал Леня, акт благородства и великодушия с его стороны, поскольку, придерживаясь принятых условий, Мишка остался бы совершенно трезвый. Они даже пропустили ужин. Так что всю вторую половину дня у них не выдалось ни секунды времени, чтобы обсудить визит профессора. Но было решено собраться по этому поводу завтра, с самого утра, точнее, сразу после лыжной прогулки. И Стас удалился, сообщив, что должен проводить одну прелестную даму, чтобы к ней, не дай Бог, кто-нибудь не пристал. Дама, которая выглядела глубоко за тридцать, уже давно ошивалась в бильярдной комнате, восхищаясь всеми тремя мастерами кия. Несколько дней она ждала своего звездного часа и, вероятно, дождалась. Следом ушел Леня, оставив Мишку в центре стайки девиц, с разинутым ртом слушающих его вранье о поездке в Прагу. Правдой там было только одно – он действительно единственный раз ездил за границу, на конференцию, на три дня.

Совещание началось перед обедом. Утром собрались и сделали круг по лыжне. После вчерашнего шли тяжело. На расспросы о красавице Стас прогудел, что некоторые хотят, но не умеют и не научатся. Ни Леня, ни Мишка ничего толком не поняли, но приставать дальше не решились. После лыжного забега каждый принял душ, и все собрались в Ленином номере.

– Начинай, – скомандовал Стас, глядя на Мишку.

– Ну что, на хирургии были только рады, что им не надо снимать номер. Так что все в порядке. Встречаем в аэропорту мы, самолет прилетает в семнадцать с минутами, отвозим старичка в номер, ужинаем с ним, потом провожаем в кроватку. А утром его забирают хирурги. И на следующий день тоже. Третий и четвертый день – наши. Будет у меня в отделении. Главный писает кипятком, хочет присутствовать.

– Позволил? – улыбнулся Леня.

– О чем говорить! – ответил Мишка.

– Добрый ты, – прогудел Стас, – а что у нас с культурной программой? Балет? Театр? Лет-то ему сколько?

– Не знаю, – с чувством ответил Мишка, – хирурги сказали, что, судя по статьям, ему лет сто. В тридцатых годах уже пользовались методикой Свенсона. Я сам, помню, учил синдром Свенсона. Ну, не знаю.

– Старик, – загудел Стас, – это обнадеживает. Дебейки! А столетний старик – обнадеживает вдвойне.

– В квадрате, – иронично добавил Леня, – Свенсон, друзья мои, самая распространенная у них фамилия. Иванов или Сидоров. Так что давайте встретим человека, там и определимся.

Так и решили. А после обеда приехал водитель Стаса, и все разъехались по домам.

– В сущности, человек бесконечно и глубоко одинок, – размышлял Леня.

Сам он в этот момент находился в постели и одиноким не был. Постель, по обыкновению, разделяла с ним любительница психологических экспериментов. Она внимательно слушала Леню.

– И по отношению к одиночеству люди делятся на две группы. Одна состоит из персон, не выносящих одиночества ни в каком виде. Такие люди готовы приглашать к себе или бежать к кому-то, только бы не оставаться наедине с собой. Другая группа состоит из вдумчивых людей, которые способны некоторое время наслаждаться собственным внутренним миром.

– А ты к какой группе относишься? – спросила женщина.

Она лежала в любимой позе, головой на его груди, и перебирала пальцами в его волосах, чуть царапая кожу ноготками.

– Не знаю. Думаю, что ко второй. Особенностью и той и другой группы, на мой взгляд, является разговор с самим собой. Ты, вероятно, заметила, что дети и старики, оставаясь одни, разговаривают сами с собой. Иногда довольно громко. Причем люди первой группы делают это, чтобы вызвать у себя жалость. Они жалеют себя, и нам их жалко тоже. Во второй группе такой разговор с собой вслух вызван, вероятно, другой причиной. Поскольку мы думаем на языке и только иногда образами, то хотим, чтобы мысль была доходчива. И переходим к разговору с собой вслух. Знаешь, повышение громкости речи связано в представлении обычного человека с повышением доходчивости. Так часто говорят с иностранцем: можно подумать, что, если повторять ему все громче и громче, он лучше поймет информацию на незнакомом языке. Наверняка на кухне при готовке или в спальне, подбирая наряды, ты говорила сама с собой вслух. Признавайся.

– Конечно, еще как. Я дома говорю и со сковородками, и с бельем. Но чаще всего ругательски ругаю кота. Поэтому муж, когда слышит мое бормотание, спрашивает, что снова натворил этот гад. Но знаешь, что я тебе скажу: я слушала тебя, и мне показалось, что ты о ком-то говоришь. О ком-то близком. Я права?