Штрихи и встречи - Илья Борисович Березарк

в пылу полемики выпивает воду из чужого стакана — этого с Маяковским, при его врожденной брезгливости, не могло случиться.

Мне как-то пришлось присутствовать на выступлении Маяковского во ВХУТЕМАСе. Здесь молодежь его особенно любила и принимала восторженно. Ведь он сам учился когда-то в этом художественном вузе (правда, носившем тогда другое название). И вхутемасовцы гордились старшим товарищем. Они считали его своим. Я узнал, что Маяковский заходил к ним часто, бывал даже в общежитии студентов. Он критиковал работы молодых художников, подсказывал им темы картин, художественного оформления посуды и тканей.

После смерти поэта я узнал «тайну», о ней мне поведали некоторые студенты ВХУТЕМАСа. Дело в том, что здесь существовала так называемая «стипендия Владимира Владимировича». Он постоянно помогал двум-трем особенно нуждающимся студентам; об этом при жизни поэта никто не знал, — кажется, мало знали и после его смерти.

Из-за границы Владимир Владимирович привез автомобиль. Тогда личная машина была редкостью. Маяковский любил катать товарищей. Я ездил на этой машине неоднократно. Из Дома печати машина Маяковского обычно ехала переполненной. Он всех развозил по домам, только ставил одно условие — уступать место женщинам. При мне он высадил одного, который не счел нужным соблюсти это условие.

Вообще, по моим наблюдениям, к женщинам поэт относился рыцарски (какое «неподходящее» слово для Маяковского!). Он не терпел хамства. Ко всяким дешевым любовным похождениям относился как к чему-то противному, нечистому.

Не случайно Луначарский в своей речи на похоронах Маяковского говорил о том, что у больших людей и личные чувства бывают большими, всеохватывающими, грандиозными.

Помню, раз в Доме печати рассказывали анекдоты, — как тогда говорили, — «для некурящих». Собралась кучка слушателей, и вдруг все разбежались. Оказывается, по лестнице поднимался Владимир Владимирович.

Так же зло и брезгливо Маяковский относился к пьянству. Я помню, как он отчитал одного товарища, который явился в Дом печати слишком «веселым». Тот ушел пристыженный и потом с грустью вспоминал о своем проступке.

А ведь Маяковский понимал толк в хорошем вине и даже поразил приехавших в Москву армянских журналистов своими познаниями в этой области. Они тогда, кажется, не знали, что он уроженец Кавказа.

Особенно не любил Маяковский «все жанры сплетен» (это слова Владимира Владимировича). Вышло так, что журналист У. насплетничал, и сплетня коснулась Маяковского. Владимир Владимирович обещал его наказать. И вот они стоят рядом — маленький У. и гигант Маяковский. Что-то говорят друг другу довольно резко. Затем У. завизжал от боли: оказывается, Маяковский сжал его палец.

— Вот, больно, — сказал поэт, — а высасывать не было больно? Из такого маленького пальчика высосал столько дряни и гнили!

Мне случалось видеть Маяковского усталым и раздраженным, это было заметно по его облику, по выражению лица. Но в таких случаях он был обычно немногословен, становился замкнутым. И мне всегда казалось, что его раздражение вызвано не личными горестями. Он сердился, злился, когда встречался с чем-то отвратительным, пакостным.

— Я очень не люблю, — сказал он однажды, — тех людей, что проходят мимо вонючей лужи и стараются ее не замечать!

На многих его публичных выступлениях задавались вопросы: «Почему вы себя выдвигаете на первое место? Как вы можете при этом говорить от имени революционного народа? Не притворство ли это?»

Когда Маяковский чувствовал, что так думают и некоторые товарищи, он становился мрачным.

— Они не понимают, что я все-таки поэт, имею право мыслить по-своему, не так, как все другие.

5

Основные интересы Маяковского были связаны с искусством — и не только с литературой, но и с живописью, театром, цирком, кино. Кинематограф он очень любил, но недостатки и ошибки кинематографии его раздражали. Помню, я смотрел с Владимиром Владимировичем заграничную картину. Маяковский злился, мы ушли, не дождавшись конца сеанса.

— Такое молодое искусство, — сказал он, — и уже такое старье, как будто оно прожило тысячу лет.

Казалось, меньше других искусств он знал музыку. Но я помню, с каким напряженным вниманием он слушал концерт немецкого пианиста Эгона Петри.

Маяковского интересовало не только искусство. Я был на его выступлении на Трехгорной мануфактуре. Его привлекла какая-то машина, он долго и подробно расспрашивал о ее работе и был рад, когда инженер подарил ему чертеж этой машины. Его увлекали перспективы науки. Еще в Ростове местный писатель Борис Оленин рассказал Маяковскому план своей научно-фантастической повести.

— Вы все придумали, — спросил Маяковский, — приврали, или это действительно может быть?

Оленин познакомил Маяковского с местным физиком, профессором Фроловым. Я присутствовал при их долгой беседе. Речь шла о космическом взрыве, изображенном в повести. Маяковский допытывался, что здесь реально, что выдумка. Впоследствии его занимала теория относительности Эйнштейна, особенно проблема времени. Талантливый актер Зайчиков, участник постановок пьес Маяковского в театре Мейерхольда, задал ему однажды вопрос:

— Отчего в ваших пьесах, Владимир Владимирович, речь идет о времени?

— Время, оказывается, можно ускорить, — ответил Маяковский, — можно преодолеть тяжесть времени. Я всегда ненавидел медленно текущее время, оно отделяет от нас будущее человечества. Я когда-нибудь напишу пьесу о человеке, который сумел убыстрить время.

О человеке, победившем время, Маяковскому не удалось написать. Эта беседа проходила после премьеры «Бани» за несколько месяцев до гибели поэта.

Меня всегда поражало умение Маяковского вдохновлять людей. Я попал в московский цирк на репетицию пантомимы Маяковского «Москва горит». Присутствие поэта вдохновило артистов. Сколько было интересных творческих предложений — я прямо заслушался. И как увлеченно разговаривал Маяковский с клоунами, акробатами, эксцентриками, разговаривал на их профессиональном языке. Он всегда любил цирк и считал его высоким народным искусством. Недаром первым из больших писателей он стал писать для цирка.

Вообще, по-моему, беседы поэта развивали творческое воображение, помогали художественному росту людей. Это относилось к самым разнообразным отраслям творчества. В театре Мейерхольда при постановке своих пьес Маяковский считался ассистентом режиссера, и актеры этого театра навсегда запомнили его замечания — меткие, выразительные и глубокие. Мейерхольд потом жалел, что Маяковский не выступал как режиссер, никогда не осуществил ни одной самостоятельной постановки. Он, оказывается, не раз предлагал поэту выступить в качестве режиссера, но Маяковский не решался.

— Какой артист пропадает! — эти слова нечаянно вырвались у другого выдающегося режиссера, Таирова, во время одного выступления Маяковского.

— Почему пропадает?

— Пропадает для театра, — сказал он смущенно.

Огромным было значение мастерства Маяковского, его художественного подвига и даже его личного обаяния для работников искусств всех жанров и стилей, для поэтов, художников, артистов, циркачей, кинематографистов. Эта ведущая роль поэта в развитии советской художественной культуры его эпохи, может быть, до сих пор не осознана до конца.

6

Я думаю, что, когда речь идет о большом поэте, надо описывать и обстановку, в которой он жил, творил,