Жизнь - штука сложная - Татьяна Волк

В конце концов Олежа придумал, как развлечь мальца.

Я даже отвлекаюсь от новой страницы потому что слышу, как учит его.

— Знаешь, как с кошками надо разговаривать?

Малой смотрит на взрослого дядьку разинув рот, а Олег подходит к кошке и замахивается на неё ногой.

— На с*ка!

Кажется, кошке недостаточно прилетело, или не долетело вовсе, и она привыкла уже к такому, потому что она хоть и посмотрела на мужика перед собой как на полного дебила, в своей кошачьей манере, но осталась на месте.

А Олег передаёт эстафету уже моему племяшу.

— Повтори.

Ребёнок подходит. Топает ногой, обдав Муську клубом пыли.

— На сюка!

Заливается хохотом, потому что животное дёргается из-за грязи, полетевшей ей в морду, и опять наступает.

Новое слово очевидно ему понравилось. Но, прежде чем эта процедура повторяется, я забираю у них кошку, попутно обругав Олега за то, что мало того, что сам идиот, так ещё и ребёнка учит всякой дури.

— Ты иди свою вон лучше учи! — огрызается брат. — А то принесёт тебе в подоле в пятнадцать лет. Сейчас девки быстрые на это дело!

Меня бросило в холодный пот от его слов.

Как пришибленная баба наглаживаю взъерошенную кошку на моих руках и говорю ей, чтобы успокоилась:

— Пойдём, Мусь, домой. Толку с этими разговаривать. Не поймут же всё равно. Марсиане, блин.

А сама думаю, что он ведь прав!

Из-за шока я даже как-то стушевалась тогда спрашивать у этих малолеток о предохранении. Мне самой о таком никто не рассказывал. И дети сейчас конечно сообразительные, но…

Вдруг эта их любовь ещё и такие последствия будет иметь? Что мне делать-то тогда?!

Конечно в доме матери мне устраивать подобный допрос Леське было неудобно.

Я решила дождаться отъезда. Один или два дня для меня уже не играли роли.

Хотя весь вечер после перепалки с Олегом я не могла прийти в себя.

Когда Леську рожала, думала, что она подрастёт и мы с ней будем подружками. А получается, что чем старше она становится, тем больше мы отдаляемся друг от друга.

Она всё больше что-то утаивает от меня, и я остаюсь где-то на обочине её жизни.

Оглядываясь на свои отношения с матерью, я понимаю, что я такая же. Только мой случай, ещё более запущенный ведь от своей я давно закрылась и также не вижу пути к сближению с ней. Иногда хочется, чтобы она просто приняла меня такой, какая я есть. Но я понимаю, что этого уже не будет. Я для неё непутёвая и глупая. А с Лесей я портачу сейчас. Просто в какой-то момент начала вести себя не так. Не знаю как, но точно не так как надо. И она точно также, как я когда-то от своей мамы, закрылась от меня. И теперь уже я не знаю, как это исправить.

…

В воскресенье мать с утра начала «пилить» Витьку.

— Выбрала же себе мужа. Был бы нормальный — приехал и помог. С огорода бы вам что-нибудь передала. А так вы что увезёте? Не девчонке же сумки тяжёлые тащить.

Косится на Лесю, раскинувшуюся на диване. Та переписывается с кем-то по телефону с кислой мордашкой.

— А вот выбрала бы Славика. Он сейчас в городе каким-то начальником работает. Ездит важный такой. На машине…

Я слабо улыбнулась, потому что когда я с этим Славиком встречалась, матери он тоже не нравился и она его разгильдяем считала.

А теперь пакует в сумку кульки с картошкой и помидорами и никак не может смириться с этой потерей.

— Сейчас-то поздно. Он женился на какой-то девахе с ребёнком. А ты у меня чем хуже? Тоже была бы обеспеченной. А не пахала бы всю жизнь на этого паразита…

Молча вздыхаю и пробую поднять сумку.

Опять вдвоём с Лесей надрываться придётся. А отказаться неудобно. Мать обидится.

Она всё ворчит, пока я не выдерживаю. Чувствую себя последней сволочью. Обнимаю её крепко и говорю:

— Мам, ты во всём права. Я тебя так люблю. И ты прости меня.

Хочется сказать: «Прости за всё, что я вытворяла в своей жизни, заставляя тебя нервничать и переживать за меня». Но она и без того теряется от моего порыва.

— Нин, у тебя точно всё хорошо?

Даже осекается от своих причитаний.

— Может у вас с Витькой какие-то проблемы? У Леси? Или у тебя со здоровьем? Я же чувствую. Ты приехала, на тебе лица не было…

Я отмахиваюсь. К глазам слёзы подступили.

— Нет. Не переживай. Всё хорошо.

Просто что-то. Только с возрастом же понимаешь, как родители важны.

Вот и на меня что-то накатило. Становлюсь сентиментальной.

— Если что, ты только скажи, — с недоверием хмурит брови мать. — Я помогу чем смогу. Родственники опять же. Справимся как-нибудь!

Тяну улыбку, чтобы её успокоить.

— Да не с чем справляться, мам. Всё это так. Пустяки.

По крайней мере я на это надеюсь.

Мама после этого разговора всё-таки проводила нас на станцию. Олег помогал нести сумку и стоял возле нас пока мы ждали пригородную электричку.

Моя «старушка», как она сама себя называет, суетилась возле меня и Леськи и пыталась вручить моей дочке свою кофту. Та естественно отказывалась, и увернувшись последний раз увидела движущиеся огни вдалеке.

— Едет, ба!

После чего мама прижала мою егозу к себе, а потом и меня. Крепче обычного.

Выражать свои чувства к друг другу мы разучились давно. В детстве я, помню, тянулась к ней. А потом подросла и перестала, когда она прекратила мазать мне ушибленные коленки йодом и начала третировать меня, указывая какой я должна быть и что делать. С кем встречаться. С кем дружить. Как учиться. На кого учиться.

Я сейчас понимаю, что она действовала только из лучших побуждений. И хотела для меня самого лучшего. В её понимании лучшего. Просто для меня это выглядело так словно она покушается на мою свободу.

Я загородилась от неё стеной, таким образом защищая свой выбор.

А она, как и я хотела быть причастной. Указать где лучше. Своеобразно пыталась «подстелить соломку» мне под ноги перед моим падением.

Только я не понимала этого. Не хотела понимать.

И делала глупости ей назло.

А сейчас осознаю, как была неправа.

— Позвонишь, когда доберётесь, — просит мама, прежде чем я заскакиваю на подножку электрички.

— Обязательно!

Забираю тяжёлые сумки у Олега, а мать смотрит на меня с тревогой.

Хотя сегодня впервые за много лет между нами наметилось хоть какое-то потепление.