В поисках утраченного - Николас Дикнер

Он затягивает веревки рюкзака, вешает его на плечо и выходит из трейлера.

Сара уже сидит в машине, держа руки на руле, устремив взгляд на дорогу. В ее позе чувствуются и нетерпение, и протест. Ноа открывает пассажирскую дверцу и начинает опускаться на сиденье: одна нога его уже в машине, вторая — на твердой земле. На несколько минут он застывает в этом положении, не произнося ни слова, глядя на запад.

— Высадить тебя на шоссе Транс-Канада? — наконец спрашивает Сара.

Ноа, прищуриваясь, разглядывает узкое шоссе 627. В этих местах маловато транспорта, но какая разница? Спешить ему некуда. Сара неохотно заводит Дедушкин мотор, прислушивается к тихому гулу V-8, не появились ли подозрительные шумы. Ноа подыскивает памятную фразу для завершения этой главы своей жизни.

Вдруг Сара тянется к бардачку, резко открывает его и выхватывает Книжку без Обложки:

— Не забудь это.

Ноа колеблется, приоткрывает рюкзак и втискивает старую книжку между двумя свитерами. Переплет хрупкий, как кость, а старая карта Карибского моря выскальзывает и сиротой остается в его руках.

Дальнейшее происходит в одно мгновение: Сара молча, что есть сил, обнимает Ноа и выпихивает его из машины. Не успевает он понять, что случилось, как Сара включает передачу и уносится прочь под грохот гравия с так и не закрытой пассажирской дверцей.

И вот уже Ноа стоит на обочине дороги в полном одиночестве, с раскрытым рюкзаком, со старой картой Карибского моря в руке и с камнем в желудке. Он делает глубокий вдох, складывает карту, сует ее в карман рубашки, затем накидывает рюкзак и начинает свой путь на восток. Взгляд его прищуренных глаз направлен прямо на солнце, все еще висящее над горизонтом.

Чуть дальше три ворона клюют тушу какого-то животного. Ноа вспугивает птиц, и те взлетают с возмущенным карканьем, но тут же усаживаются на противоположной обочине.

Распростертая на гравии, воздев глаза к небу, крупная жертва дорожной аварии следит за проплывающими облаками.

ДЖОЙС ОТКРЫВАЕТ ОДИН ГЛАЗ. Будильник показывает без четверти пять. Не нарушая тишины, не включая света, она одевается, вытягивает из-под кровати брезентовый вещевой мешок и на цыпочках выходит из комнаты. Храп ее дяди, доносящийся сверху, сплетается с урчанием холодильника.

Когда она выходит из дому, из ее рта вырывается клуб пара. На западе только что зашла луна, и с трудом различается слабое мерцание последних звезд. Джойс ускоряет шаг, стараясь не смотреть на соседние дома.

Через несколько минут она уже у средней школы.

Джойс равнодушно смотрит на школьный двор — в ртутном свете фонаря гравий кажется оранжевым — и понимает, что ничего больше не чувствует, ни отвращения, ни презрения. Она удивляется, как быстро прошлое и забывчивость зашагали с ней в ногу. Двенадцать часов тому назад она еще была пленницей этой тюрьмы, а сейчас это место кажется ей совершенно незнакомым. Даже жалкий забор из проволочной сетки больше ее не тревожит. Конечно, забор воспринимается по-разному в зависимости от того, с какой стороны стоишь, и с этой стороны проволока просто похожа на безобидную координатную сетку географической карты.

Джойс прибавляет шаг.

Когда Джойс было шесть лет, она украдкой проскальзывала в отцовский кабинет, беззвучно закрывала дверь, пробиралась между грудами изданий Департамента рыболовства и океанов, коробками с государственными бланками, каталогами бакенов и утаскивала из кабинета несколько длинных бумажных рулонов. Она снимала резинки и разворачивала на полу дюжины морских карт всевозможных масштабов и расцветок. Большинство из них были покрыты заметками, вычислениями и поспешно вычерченными зонами рыбной ловли.

Больше всех других Джойс любила карту Б-274, огромную картографическую проекцию береговой линии Лоуэр-Норт-Шора в масштабе 1:100 000, с крохотной деревушкой Тет-а-ла-Балейн в самом ее центре. Джойс так часто раскатывала эту карту, что края приобрели цвет пергамента. Если рассматривать ту карту против света, на синеве моря появлялось замысловатое переплетение следов грязного пальца с течениями, отметками глубин, буями, навигационными знаками, маяками и каналами.

В одном из углов карты, рядом с объяснением условных знаков, было напечатано следующее предупреждение:

«Обозначения в прибрежных зонах между Септ-Айлс и Блан-Саблон не соответствуют современным условиям. В этом районе могут существовать не отмеченные на картах скалы и мели. При плавании в этих водах следует соблюдать осторожность».

И действительно, местная топография изобиловала поразительным количеством островов, островков, рифов, полуостровов, мелей, обломков кораблей, буев и камней, обнажавшихся тут и там во время отливов.

Несмотря на огромное число нанесенных на карты островов, в этом районе было на удивление мало дорог. Напрашивалось объяснение, что, мол, главная цель морских карт — обеспечение навигации, но в действительности дела обстояли гораздо проще: дороги не были показаны потому, что их вообще не было. Шоссе 138 обрывалось в Хавр-Сент-Пьере и ненадолго снова появлялось в Пуэнт-о-Море. Участок в 350 морских миль между двумя этими пунктами, завоеванный только что упомянутым мелководьем, обслуживался судами и самолетами.

Отсутствие дорог привело к двум важным результатам.

Первый: население Тет-а-ла-Балейна очень мало путешествовало. Они довольствовались сезонной разновидностью номадизма (кочевого образа жизни), известного как сезонный перегон скота на новые пастбища, что выливалось в летнее обитание на острове Провиденс в нескольких милях от берега. В прошлом эта коллективная миграция давала возможность приблизиться к отмелям, с которых в рыбный сезон ловили треску. Откуда возникал вопрос: теперь, когда ловцы трески пришвартовывают свои лодки к муниципальной пристани в Тет-а-ла-Балейне, почему никто не догадался построить собственную летнюю деревушку на каком-либо острове подальше, где-нибудь за Провиденсом? В конце концов, поблизости полно островов.

Второй и, несомненно, важнейший результат: Джойс, поглощенная отцовскими морскими картами, не покидала своей деревни до двенадцатилетнего возраста.

Мать Джойс умерла через неделю после рождения дочери. По слухам, причиной ее смерти была голова мойвы, застрявшая в бронхиоле. Подробности этой истории слегка варьировались. Иногда говорили о тресковом позвонке в легких или о селедочной кости в трахее, однако не оспаривалось одно: мать Джойс была жертвой моря.

Поскольку отец не пожелал снова жениться, Джойс осталась сиротой и единственным ребенком, капитаном семейного корабля. Другими словами, она готовила еду, убирала дом и со всем этим вполне справлялась уже к шести годам. Стряпня заключалась в варке или жарке случайных уловов, которые приносил домой отец. Что касается ведения хозяйства, Джойс без зазрения совести пренебрегала этой работой. Отец относился к постоянной грязи со снисходительным терпением.