Дети непогоды - Павел Марушкин

— Значит, так, — вполголоса сказал Куки, — теперь весь фокус в том, сумею ли я её быстро завести. Если сумею, всё ништяк. Но если нет — сам понимаешь…

Хлюпик гулко сглотнул. От страха и возбуждения его начала колотить дрожь. Куки забрался внутрь и возился там, что-то бормоча себе под нос. Внезапно его ухмыляющаяся физиономия появилась над бортом.

— Похоже, разобрался. Давай, залезай.

Хлюпик неуклюже перевалился через край.

— Ну вот, управление стандартное. Видишь эту штуку? Стоит дотронуться до неё, и мы начнём подниматься. А эта вот хреновина отвечает за горизонтальное движение.

— Какое?

— Всё время забываю, что ты деревенский. Горизонтальное — значит прямо полетим, ясно? Ну, жми стартёр.

— Я?!

— Что, страшно? — Куки ухмыльнулся. Хлюпик щёлкнул тумблером; ступа негромко заурчала и затряслась, но не сдвинулась с места.

— С ручника сними, — подсказал Куки. — Ладно, давай я сам…

Юный смоукер перевесился через край и с изумлением наблюдал, как земля дрогнула и медленно поплыла вниз.

— Прекрасно, — удовлетворённо сказал Куки. — А теперь подбавим-ка газку…

В этот миг ступа оглушительно взвыла. Хлюпик взвизгнул от неожиданности и съёжился на дне, зажимая ладонями уши. Куки выругался. Ступа, громогласно вереща, завывая и улюлюкая, набирала ход. Она поднялась уже до уровня крыши, когда дверь избушки распахнулась и на крыльцо выскочила Перегнида в чёрной ночной сорочке с разбросанными по ней весёленькими горошинами черепов и скрещенных костей. Куки резко согнул левую руку в локте и ударил по сгибу ребром ладони правой в традиционном отвращающем жесте, и вовремя — набрав в грудь воздуху, ведьма выкрикнула длинное проклятие. Куки охнул; казалось, ладонь его окунулась на миг в крутой кипяток. В глазах мигнуло багрово, но дело было сделано — отражённое проклятие с визгом ударило в ближайшую бородавчатую сосну. Хвоя на ней мгновенно порыжела и тихим водопадом осыпалась вниз. Несколько дохлых птичек комками упали сверху.

— Ой-ёй-ёй, — тихонько сказал Куки. Пальцы болели, как будто по ним хлестнули с размаху прутом.

Сила, вложенная в проклятие, была такова, что Куки всерьёз засомневался, сможет ли он отразить ещё хотя бы одно. К счастью, ступа уже набрала высоту. Хлюпик вдруг тихо ахнул.

— Ты чего там? — несколько раздражённо спросил Куки, массируя ладонь.

— У неё же ещё метла есть, — с отчаянием прошептал Хлюпик. — Как я мог забыть?!!

— Зато я не забыл, — самодовольно сказал Куки. — Она рядом со ступой стояла, ну, я и подправил там кое-что. Запомни, парень, — настоящий каюкер должен быть внимателен к мелочам, иначе ему самому вскоре настанет каюк.

Вой ступы между тем становился всё тише и тише и наконец смолк совсем. В ушах звенело. Куки перегнулся через край. На полянке внизу Перегнида погрозила им сжатыми кулаками и метнулась под навес.

— Ну-ну, — прошептал Куки.

— А что ты сделал с её метлой? Сломал? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил Хлюпик.

— Не-а. Я там… — Куки покрутил в воздухе пальцем. — Да ты смотри, сейчас сам всё увидишь!

* * *

Отшельник сидел на камне у входа в свою пещерку и, улыбаясь, скрипел пером. Чуть поодаль в небольшое озерцо уходила леска установленной на рогатке удочки, а над костерком грелась в котелке вода. Отшельник был счастлив. Если бы ему ещё несколько лет назад сказали, что он будет просыпаться до света только затем, чтобы полюбоваться восходом солнца, он лишь брюзгливо покрутил бы пальцем у виска. Тогда Отшельника звали совсем по-другому и жил он ой как далеко от этих благословенных мест. У того человека голова буквально пухла от забот и неприятностей. У него была куча начальников, которые постоянно выражали своё недовольство, была уйма приятелей, все как один — солидные и преуспевающие люди, которые непрерывно учили его, как надо жить, и была куча детей, которым всё время что-то от него требовалось. А жена! А тёща! (Отшельник передёрнулся.)

«…Самые разные способы. Но цель у самок всегда одна — заполучить вас в своё полное и безраздельное подчинение. Начинается всё с малого — надутые губки и укоризненные взгляды, если вам случится задержаться на полчасика после работы, выпить пива с приятелями. Вроде бы мелочь, но это ведь только начало…» — писал он. Чернильница стояла рядом, прикрытая кусочком коры. Время от времени Отшельник снимал его и обмакивал в чернила аккуратно очинённое воронье перо. Трактат, который он писал, назывался «Маммалогическая гегемония, или Власть женщин», и это была отнюдь не та ерунда, которой он занимался, будучи сотрудником одной небольшой вавилонской газетёнки. Нет, это был выстраданный, выросший из тягостных раздумий монументальный труд, который, будучи написан, раскрыл бы людям глаза на самый масштабный и зловещий из всех существующих заговоров — заговор самок.

«С самого раннего детства и до глубокой старости, — писал Отшельник, — мы находимся под их неусыпным надзором, и нет почти никакой возможности из-под него вырваться. При этом вам постоянно внушают, что так и должно быть, что в этом и состоит ваше предназначение — слушаться их, работать на них, жить рядом с ними…»

Откуда-то издалека долетел полный ярости вопль. Отшельник вздрогнул. Перо посадило кляксу на аккуратно написанную страницу. «Ну вот, — огорчённо подумал Отшельник. — Теперь придётся соскабливать».

Он отложил рукопись и прислушался. Вроде бы ничего — обычные звуки леса: щебет птиц, шум листьев…

«Пока вы ребёнок, за вами надзирают родители. Вы постоянно находитесь под прессом материнского внимания, а все попытки бунта решительно пресекаются подстрекаемым ею отцом. «Ты должен принимать участие в воспитании ребёнка», — говорит она, но это всего лишь метафора, включающая репрессивный аппарат, в который превращают эти слова её супруга. И вот вы уже сами отец, и теми же самыми словами ваша жена заставляет вас охаживать ремнём орущее чадо. Порочный круг, вращаясь в котором…»

Отшельник оторвался от рукописи. Что-то определённо происходило: где-то вдалеке возник тонкий пронзительный свист и, стремительно нарастая, стал приближаться. Верхушки деревьев зашумели, пригибаясь, и некая тёмная масса с леденящим душу воплем, в вихре сломанных веток рухнула в озеро в нескольких шагах от Отшельника. Он вскочил, судорожно прижимая к груди рукопись. Из взбаламученных вод поднялось НЕЧТО. Это был воплощённый ночной кошмар, овеществлённый Заговор Самок собственной персоной! Перед ним, сжимая в костлявых руках обломок палки, стояла самая жуткая из всех виденных представительниц противоположного пола, лицом живо напомнившая Отшельнику его тёщу. Страшилище сплюнуло тину. Отшельник понял, что сейчас случится нечто ужасное. Он неспешно наклонялся, мучительно долго сгибая колени и продавливая тело сквозь ставший вдруг густым и упругим воздух, невероятно медленно отталкивался от земли и летел головой вперёд сквозь сплетение веток. «Только бы не сломать ногу», — мелькнула мысль. Опомнился он не скоро. Сердце бухало кузнечным молотом, спина была мокрой от пота, а вокруг расстилался незнакомый лес…