В тела свои разбросанные вернитесь - Филипп Фармер

— Позже, — подхватил объяснение Лев Руах, — американское правительство сообщило, что Монат неверно понял вопрос. Его плохое знание английского языка привело к тому, что он сделал неверное заявление. Но было поздно. Американцы, да и весь остальной мир, потребовали, чтобы Монат открыл тайну вечной молодости.

— А этого секрета у меня не было, — продолжил Монат. — И ни у одного из членов нашей экспедиции. По сути, даже на нашей планете этой тайной владеют считанные люди. Но мои правдивые слова ни к чему хорошему не привели. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа смяла охрану нашего корабля и вломилась внутрь звездолета. На моих глазах мои друзья были разорваны на куски, несмотря на все их попытки образумить толпу. Какой там разум!

Но мои последующие действия не были продиктованы чувством мщения. Я руководствовался совсем другим. Я был уверен, что независимо от того, убьют ли нас всех или нет, правительство США восстановит порядок и тогда наш корабль окажется в полном распоряжении землян. Вашим ученым понадобилось бы не так уж много времени, чтобы разобраться в принципах его работы. А для того, чтобы узнать секрет долголетия, земляне не остановятся ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу планету. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что Земля будет отброшена назад на много сотен, а может быть, даже и тысяч лет, я должен был сделать эту страшную вещь. Спасая свой родной мир, я дал сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную орбиту. Я бы не сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки взрыва нашего корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому активизировал сканирующее устройство. Через несколько мгновений после этого толпа взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помню…

— Я был в больнице на Западном Самоа, — сказал Фригейт, — и умирал от рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем необязательно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык «Илиаду» и «Одиссею»… Затем стали появляться сообщения, что по всему миру начали умирать люди. Неизбежность рокового конца стала очевидна. Спутник таукитян излучал что-то, что валило людей с ног. Последнее, что я слышал, было то, что США, Англия, Россия, Китай, Франция и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По подсчетам местных самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти над островом через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще учитывая мое плачевное состояние… Я потерял сознание. Это все, что я помню.

— Ракеты не долетели, — угрюмо произнес Руах. — Сканирующее устройство сбивало их, как только они приближались к нему.

Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.

— Я предлагаю отправиться в холмы, — сказал он. — Нам необходимо узнать, что там за растительность и каким образом ее можно использовать. Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни, ну хотя бы кремень. Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из каменного века, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня. Он и нас мог бы обучить.

Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка лет семи с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она трогательно смотрела на Бартона, который спросил ее на двадцати языках, есть ли поблизости кто-либо из ее родственников. Она отвечала на незнакомом никому из присутствующих языке. Члены группы перепробовали все известные им языки — почти все европейские и многие афроазиатские — но все тщетно.

Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский языки, заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она помрачнела. Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или напоминают что-то, но не в такой степени, чтобы она могла что-либо понять.

— Судя по всему, — наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, — она из древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то похожее на «гвиневра»? Может быть, это ее имя?

— Мы обучим ее английскому! — твердо произнес Бартон. — И с этого мгновения будем звать Гвиневрой.

Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но не пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением после невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не хотелось, чтобы другие видели на его глазах слезы.

Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по команде, исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность почти до пояса высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые дубы; тисовые деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с бамбуком, самых разных видов. У некоторых видов тонкие стебли были всего в два фута высотой, но попадались и огромные экземпляры в тридцать-сорок футов. Многие деревья покрывали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.

— Из бамбука можно сделать древки для копий, — сказал Бартон, — водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки домов, изготовления мебели, лодок, древесного угля, из которого можно приготовить порох. А молодые стебли некоторых видов вполне можно употреблять в пищу. Но сейчас нам важнее камни для изготовления орудий, вот тогда мы сможем рубить и обрабатывать древесину.

По мере того, как приближались горы, высота холмов, по которым они взбирались, все более увеличивалась. Они быстро преодолели первые две мили, потом медленно, как гусеницы, тащились еще около восьми миль и уперлись в отвесную гору, сложенную из какой-то темно-синей вулканической породы. По ней были разбросаны огромные бледно-зеленые пятна лишайников. Высоту горы невозможно было точно определить, но Бартон подумал, что он не так уж будет далек от истины, оценив высоту в двадцать тысяч футов. Насколько они могли судить, как нижняя, так и верхняя части горы представляли собой неодолимое препятствие.

— Вы заметили полное отсутствие животных? — спросил Фригейт. — И к тому же ни единого насекомого.

— Сланец! — воскликнул Бартон, подойдя к груде битых камней, и поднял зеленоватый булыжник размером с кулак. — Если его здесь достаточно, то мы сможем изготовить ножи, скребки, наконечники для копий, топоры. А с их помощью построим дома, лодки и многое другое.

— Орудия и оружие надо крепить к деревянным рукояткам, — заметил Фригейт. — Чем же мы воспользуемся в качестве веревки?

— Возможно, человеческой кожей, — ответил Бартон.

Присутствующие были ошеломлены. Бартон издал странный клокочущий смешок, совершенно неуместный для мужчины его могучей комплекции, и произнес:

— Если нам придется убивать в порядке самозащиты или если нам повезет и мы наткнемся на труп, который какой-нибудь убийца будет столь любезен приготовить для нас, то мы будем круглыми дураками, не воспользовавшись тем, в чем страшно нуждаемся. Однако, если кто-либо из вас чувствует в себе готовность к самопожертвованию, чтобы предложить кожу на благо группы, то — шаг вперед! Мы будем всегда помнить, что вы сделали это по своей собственной воле!