Вакансия третьего мужа - Людмила Зарецкая

– Можешь смело на это рассчитывать, – в тон ему ответил Фомин.

– С чего начнешь?

– С создания предвыборного штаба. Сам понимаешь, тут одному не справиться.

– Ну что ж… Давай. Завтра тебе позвонит один человек, скажет, что от меня. Он будет твоим руководителем штаба и финансовым советником. Ты уж извини, Егор, но мне лично всей этой предвыборной возней заниматься некогда, – Стрелецкий поднялся, показывая, что разговор закончен. Фомин тоже встал.

– Понимаю, поэтому не буду больше отвлекать. И да, Игорь…

Стрелецкий выжидательно посмотрел на него.

– Спасибо тебе.

Настя курила уже четвертую сигарету подряд. Всего два дня назад ей позвонил Фомин, коротко бросил в трубку:

– Надо встретиться.

– Давай встретимся, – покорно согласилась она.

– Не сегодня. Мне надо пару дней, чтобы кое-что утрясти. Никуда не уезжай. Дело важное.

Услышав в трубке гудки, Настя серьезно рассердилась. Бесцеремонность Фомина и его постоянные попытки управлять ее временем приводили в холодное бешенство. Вернее, если совсем начистоту, то бесила ее своя собственная неспособность этим попыткам сопротивляться и практически постоянная готовность идти у Егора на поводу.

Фомин был друг. И этот факт, к огромному Настиному сожалению, был лишним подтверждением старой мудрости: мужчина-друг – это или бывший любовник, или будущий. И если время показало, что друг Табачник был любовником будущим, то Егор Фомин был из категории любовников прошлых.

Роман с ним был одним из самых ярких, захватывающих и бурных. До сих пор Насте было больно вспоминать, как сильно она его любила. Это и происходило-то всего пять лет назад, а кажется, что в прошлой жизни.

Редакционные злопыхательницы поговаривали, что Фомин затеял этот роман на спор с главным редактором газеты «Курьер» Юрием Гончаровым. Мол, сидя с приятелем за бутылкой коньяка накануне очередных выборов, Гончаров отпустил что-то насмешливое в адрес фоминских донжуановских способностей, а тот самонадеянно заявил, что окрутит в редакции любую бабу, на которую укажет его собеседник.

Злополучное пари Гончаров заключил, чего спьяну не сделаешь, и почему-то указал именно на Настю, которая уже спустя неделю пала жертвой фоминских чар.

Насколько правдива эта история, Настя не знала. Спрашивать главреда не решалась, а сам Фомин, которого она однажды все-таки приперла к стене, от расспросов ловко ушел. В искусстве ухода от выяснения отношений ему вообще не было равных. Впрочем, сначала Насте было наплевать на редакционные сплетни, потому что она светилась от всепоглощающего счастья и объясняла все пересуды обычной бабской завистью. Потом она особо не стремилась к правде, понимая, что может не выдержать ее обжигающей боли, а потом ей стало в общем-то все равно.

Егор Фомин был важной частью ее жизни, но уже прошлой. И остался ее другом, который вовремя рассказывал свежие политические сплетни, периодически заезжал на чай, давал дельные советы по написанию статей, выслушивал еще более дельные советы по поводу того, как вести себя с друзьями и с врагами и как в политике отличить одного от другого.

Любовь прошла. Привычка бежать по первому зову осталась, и это Настю чрезвычайно злило. Телефонный разговор ее не заинтриговал, ничего необычного в нем не было, и Настя вовсе не собиралась с нетерпением ждать встречи, чтобы узнать, что так сильно взволновало ее бывшего возлюбленного. А в том, что Егор взволнован, она не сомневалась.

Впрочем, уже к вечеру разнеслась весть о решении, принятом партийной конференцией, и номере семь, уготованном Егору Фомину. Для Насти это стало полной неожиданностью. Сгорая от любопытства, она попыталась дозвониться до него, чтобы узнать подробности. Но Фомин трубку не брал.

Немного подумав, Настя набрала номер своего постоянного информатора Сергея Муромцева.

– Сергей Васильевич, это Романова, – сказала она, услышав вальяжный голос в трубке.

– Привет, Романова. Чего хочешь?

– Подробностей о сегодняшнем скандале. Почему Фомин в списке только седьмой?

– Так ты у него спроси.

– Я бы спросила, да он трубку не берет, – призналась Настя, – а мне ведь интересно.

– Бабы все любопытны, а журналистки – особенно. Ты думала, вам одним нужно уметь вовремя и правильно давать? Нет, мужикам иногда тоже приходится.

– Не поняла.

– Чего уж тут непонятного? – Муромцев притворно вздохнул. – Положила наша Капа глаз на твоего Егора.

– Он не мой, – машинально возразила Настя.

– Ну, не на твоего, какая разница. А Егор оказанного ему доверия не оправдал, партийное домашнее задание не выполнил, Капе удовольствия не доставил. Вот и огреб.

– Сергей Васильевич, вы чего, шутите, да?

– Почему же шучу? Отнюдь нет. Ты когда до своего Фомина дозвонишься, хорошо, не своего, – пресек он протестующий Настин возглас, – он тебе в деталях и подробностях все расскажет. Вы же, бабы, – сучки редкостные. Мстительные. А Капа от того, что партийный лидер и конь с яйцами, – баба вдвойне. Ей в повседневной жизни гормоны ни к чему, вот она их на военные действия и расходует, чтобы паче чаяния не захлебнуться.

– А как вы думаете, почему Егор трубку не берет? Он мне звонил сегодня, но ничего не рассказал, сообщил лишь, что ему со мной на днях увидеться надо.

– Ну надо, значит, увидишься. Трубку не берет, потому что думает, что ему дальше делать. Я его, кстати, через два часа у себя жду. Договорились мы. Так что передам, что ты икру мечешь.

– Да нет, не надо, – вздохнула Настя. – Я действительно скоро все от него узнаю. А икру я не мечу вовсе.

– Конечно, – покладисто согласился Муромцев. – Тебя Егорка интересует как курс доллара. Исключительно в деловых целях. – И обидно засмеявшись, он положил трубку.

Фомин объявился лишь спустя два дня. Приехал к Насте в редакцию, запер дверь кабинета, который она теперь занимала в гордом одиночестве, и рассказал о своих мэрских амбициях. Для Насти это стало полной неожиданностью.

– Погоди, Егор, – жалобно сказала она. – Я ничего не понимаю. Ты что, собираешься бороться с Варзиным? Зачем?

– Что значит зачем? – Фомин злобно прищурился. – Полгода назад я обсуждал с Шубиным и Островской возможность выдвижения меня на пост мэра города. Потом фишка легла иначе, и все решили, что оставят Варзина еще на один срок, потому что это всех устраивало, и вести полноценную кампанию по новому кандидату партии одновременно с выборами в Законодательное собрание не с руки. Мне сказали, чтобы я подождал пять лет, и уже на следующих выборах город будет мой. Я с этим согласился, потому что считал, что я член команды.

Позавчера меня выкинули из этой команды как щенка, показав мне мое настоящее место. И что, я должен это молча проглотить? Отряхнуться и сказать спасибо, что не утопили в дерьме совсем, а только обмазали им с ног до головы? Нет уж, не хочу.