«Паралитики власти» и «эпилептики революции» - Александр Григорьевич Звягинцев

напугана. Ведь прошло чуть больше трех месяцев после того, как личный палач короля, Шарль Анри Сансон, став верховным палачом Первой Французской республики, казнил своего бывшего шефа — Людовика XVI.

Седьмого мая Ф. В. Кречетов был арестован и брошен в Петропавловскую крепость. Кречетов родился около 1740 года. Службу начал в 1761 году писцом в воеводской канцелярии. Потом служил в Юстиц-коллегии: копиистом, подканцеляристом, канцеляристом. Много читал, занимался самообразованием, уделяя особое внимание юридическим наукам и изучению законов. Вскоре он занял должность аудитора, чиновника для военного судопроизводства, в Тобольском пехотном полку Финляндской дивизии. В течение двух лет, с 1773 по 1775 год, работал под непосредственным руководством Александра Николаевича Радищева, бывшего в той же дивизии обер-аудитором.

Более чем за пять лет до начала Французской революции, в 1785 году, Ф. Кречетов создал так называемое «Всенародно вольно к благоденствию составляемое общество», в которое вошли человек пятьдесят, в основном купцы, мелкие чиновники, мастеровые. Что же за идеи пытался распространить Кречетов? Он высказывался за отмену сословных привилегий, выступал за ограничение власти самодержавия, предоставление свободы слова и печати, предлагал провести реформу суда. Большое значение он придавал распространению в России знаний, особенно юридических. Кречетов высказал оригинальные идеи по многим вопросам, составлял проекты создания банков и типографий, писал о коммерческой деятельности, пытался создать свой журнал. Малевинский, входивший в его общество, был прекрасно осведомлен о взглядах Кречетова, чем и воспользовался в доносе. Сразу после ареста Кречетова допросили. Он уклонялся от ответов, но вынужден был признаться, что действительно, как указано в доносе, позволял себе резкие высказывания в адрес императрицы и священников. Однако категорически отрицал, что хотел добиться освобождения крестьян и что будто бы уговаривал солдат «перевязать командиров». Провели очную ставку Кречетова с доносчиком Малевинским. Но каждый из них остался при своем мнении.

В связи с этими показаниями генерал-прокурор Самойлов писал Шешковскому: «Вы знаете сами, каким образом достичь от него всю истину: нужно, мой друг Степан Иванович, узнать и о том, что не имеет ли он каких ни есть покровителей, к которым он относился или имел от которых наставление: все это предоставляю вам, милостивый мой государь, вы, конечно, знаете, какими средствами дойти до истины». По всей видимости, Самойлов намекал применить к Кречетову пытки. Были пытки или нет при Екатерине, сказать трудно. Важен был результат… Императрицу держали подальше от многих тайн своего ведомства. В письме от 15 марта 1774 года к генералу А. И. Бибикову — руководителю одной из следственных комиссий — Екатерина возражала против расспросов «с пристрастием»: «При расспросах какая нужда сечь? Двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами ни одного человека при допросах не секла ничем, а всякое дело начисто разобрано было и всегда более выходило, нежели мы желали знать». Однако что скрывал каземат?

Девятнадцатого мая Самойлов лично допрашивал Кречетова по поводу обнаруженной в его бумагах записки, в которой вольнодумец писал, что необходимо оставить специальный закон и привести по нему к присяге всех, в том числе и государыню. Монархов он предлагал переименовать в «стражей закона». Если монарх не будет соблюдать закон, то должен быть лишен своего сана. Под «специальным законом» Кречетов подразумевал конституцию, которой и предлагал ограничить власть самодержавия. На вопрос генерал-прокурора: «Для чего ты осмелился писать такую записку, слова которой касаются уничтожения в России самодержавной власти?» Кречетов ответил: «В душе моей расположены мысли, что как бы всем обществом сделан был закон, где бы вместить, чтоб государю такой власти, чтоб сверх закона делать хотел, не давать».

По делу, кроме Кречетова, проходили и другие лица: купец Ерков, писарь Скворцов, регистратор Окулов. Некоторых из них Самойлов также допрашивал лично. Окулов и Скворцов полностью подтвердили донос. Стойко держался купец Ерков, который был допрошен со «всевозможным увещеванием». Он отрицал и то, что признавал Кречетов. 18 июля 1793 года был вынесен приговор, подписанный генерал-прокурором. В нем отмечено, что Кречетов достоин тягчайшего наказания за то, что своими крамольными сочинениями мог подвинуть к неприятному для государства предприятию. В приговоре, однако, подчеркивалось, что «не открылось, чтобы он мог учинить возмущение или собрать верную шайку». Несмотря на такое отступление, приговор был довольно жестким. «Кречетов, как все его деяния обнаруживают, что он самого злого нрава и гнусная душа его наполнена прямым злом против государя и государства, — отмечалось в приговоре, — ибо он именно открывал свое злое намерение в том, чтобы сделать в России правление таково, которое бы разрушило все благоустроенное в нынешнем положении государство». Его приговорили к заключению в крепость «до высочайшего указа», т. е. без срока. К нему запрещалось кого-либо допускать, не разрешалось писать. Окулов и Скворцов, разоблачавшие Кречетова на следствии, были помилованы, а доносчик Малевинский за труды получил свободу от крепостной зависимости. Купец Ерков был отправлен в Сибирь. В сентябре 1793 года Самойлов предписал отправить в Тобольск еще и родителей Еркова «за известную их дерзость». В письме на имя генерал-губернатора генерал-прокурор писал, чтобы «сию семью без особого Ея Императорского Величества указа оттуда не отпускать, а велено им питаться торгом или работою своею».

Для Кречетова приговор не был окончательным. Чиновники Тайной экспедиции, продолжая разбирать его бумаги, натолкнулись на некоторые записки, показавшиеся им «крамольными». В одной записке он отмечал: «Объяснить великость дел Петра III», в другой он предлагал в армию набирать солдат на добровольной основе, осуждал политику фаворитизма и высказал намерение написать новый символ христианской веры.

Допрашивал его опять генерал-прокурор Самойлов. На вопросы Самойлова по поводу содержания записок Кречетов ответил, что великими делами императора Петра III он считает предоставление вольности дворянству и указ, данный Синоду, о том, чтобы подсудимых «не отдавать под суд тому, на кого они доносят». По мнению Кречетова, вольные солдаты лучше служат, поэтому он и записал такую мысль в записке. Что же касается символа веры, то Кречетов заявил, что думал написать его пространнее и яснее. Самойлов столкнулся лишь с теоретическими рассуждениями вольнодумца. Тем не менее генерал-прокурор тут же написал императрице: «Из всех его мыслей и произносимых им слов видно, что он не хочет, чтоб были монархи, и заботится больше о равенстве и вольнице для всех вообще, ибо он, между прочим, сказал, что раз дворянам сделана вольность, то для чего же не распространить оную и на крестьян, ведь и они такие же человеки». Прочитав эту записку, Екатерина II, серьезно обеспокоенная французским вольнодумством, распорядилась перевести Кречетова в Шлиссельбургскую крепость и содержать его в самых суровых условиях. В заключении Кречетов провел почти восемь лет.

1979