Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

Я проклинал себя, провожая ее глазами. Отчасти потому, что понятия не имел, что отвечать, если она еще раз спросит, с кем я был в «Бастарде». Отчасти потому, что не мог оторвать глаз от ее великолепно сидящих джинсов.

Кроме того, мне не давал покоя предмет, спрятанный в гитарном футляре.

Поскольку была суббота, рассчитывать на экстренный номер газеты не приходилось. Да и Томми Санделль не бог весть какая знаменитость. В конце концов, он даже не умер. Где бы он там ни пел – в «Бинголотто» или «Так звучит!»[14], – он не тянет на суперзвезду, не те профессиональные достоинства. Тем не менее фраза «известный шведский рок-певец» всегда смотрится в газетных заголовках, даже если Санделль считает себя блюзовым исполнителем или художником.

А ту, кто лежал рядом с ним, не знает и сам Санделль. Я, конечно, упомянул ее, но не более.

В двадцать минут десятого очередной номер выложили в Интернете.

В самом верху – фотографии полицейских машин и оцепления вокруг «Мэстера Юхана». Ночные снимки получаются особенно драматичными. Синие огни расплываются в пронизывающие темноту пятна. Не поймешь, то ли Нью-Йорк, то ли Мальмё.

После полудня еще несколько газет опубликовали свои истории о музыканте и мертвой женщине. Но ни одна из них не стоила и строчки моей. Ведь это я был там с самого начала. Всем остальным, даже ТТ[15], приходилось довольствоваться интервью с пресс-секретарем полиции, то и дело на разные лады повторявшим: «Без комментариев». Они не упомянули даже имени Томми Санделля.

Примерно тогда и появился веб-гном с камерой, чтобы взять у меня интервью для газетного сайта. Ночной ливень к тому времени прекратился, над нами сияло голубое небо.

Я по такому случаю принял душ, переоделся, убрал пластырь с переносицы и вынул из ноздрей ватные тампоны.

Однако нос был по-прежнему красным и припухшим, да и пластырь на брови я оставил. Медсестра в маске не велела мне снимать его в течение двух дней.

Гном оказался бывшим пишущим репортером, как и я, потерял веру в будущее печатного слова. Он не умел обращаться с камерой, и нам несколько раз приходилось начинать заново, потому что он забывал нажать ту или иную кнопку.

Тем не менее в четверть третьего я лицезрел себя на экране веб-плеера. В кадре я стоял возле «Мэстера Юхана» и рассказывал о случившемся. Я умолчал, кто именно нашел труп в постели Санделля, эту новость решили приберечь для завтрашней бумажной версии газеты. Материал должен стать гвоздем воскресного номера, более объемного, чем обычно.

Первую эсэмэску я получил от Карла-Эрика Юханссона.

Что с твоим носом? – спрашивал он.

Потом один за другим всплывали репортеры из газет и телеканалов, а я сидел в номере и писал о том, как встретился в «Бастарде» с Томми Санделлем и как потом обнаружил его в постели с мертвой женщиной.

К тому времени, когда Карл-Эрик окончательно проснулся, мы в редколлегии уже решили, что опубликуем материал с именами в воскресном номере. Я говорю «мы» по привычке. На самом деле с журналистикой я завязал, но так легко снова угодить в привычную колею! После недолгих препирательств ко мне приехал человек из редакции с двадцатью пятью тысячами крон за первую статью. За каждую последующую мне обещали от двенадцати до пятнадцати тысяч, в зависимости от того, насколько эксклюзивной и сенсационной она окажется. Я принял их условия, работа с веб-гномом также была включена в соглашение.

Воскресенье – плохой день для газетчиков в Мальмё.

Побродив по городу и убедившись, что киоски, где обычно продают утреннюю прессу, еще не открылись, я отправился на железнодорожный вокзал. Он очень изменился по сравнению с тем, каким я знал его в детстве: теперь большинство поездов останавливались под землей, а газеты продавали в так называемом стеклянном зале.

Разумеется, можно прочитать номер и в Интернете, но я привык доверять лишь тому, что ощущаю физически, например листу бумаги в руках. В этом смысле я старомоден.

Мой материал был гвоздем номера. Совсем как несколько лет тому назад.

Четыре страницы с моим текстом и моими снимками, которые выглядели несколько размытыми в печатном варианте, а также две дополнительные полосы о Томми Санделле и его карьере.

О мертвой женщине упоминалось лишь вскользь, никто ведь не знал, кто она и как оказалась в гостиничном номере.

Ночной портье Марко Видич сообщил, что Томми завалился в «Мэстер Юхан» с большой компанией. Они расположились в гостиной рядом с холлом и заказали пива и вина. Отель не трактир и не пивная, поэтому Марко пришлось повозиться со стеклянным шкафчиком, где хранились спиртные напитки, и он не разглядел, сколько именно гостей пожаловало с Томми Санделлем и сколько потом отправилось с ним в номер.

– Думаю, человек десять-двенадцать, – предположил Марко. – Я не видел, как Санделль поднимался в номер. Время от времени мне нужно отлучаться в туалет или за чем-нибудь в офис, и в этот момент кто угодно может заскочить в лифт или подняться по лестнице.

Это была сущая правда, сам я не раз проходил к себе в номер в такие моменты.

Марко не видел также, чтобы кто-нибудь из компании Санделля покидал отель.

Я читал газеты на скамейке в зале ожидания, после вернулся в «Мэстер Юхан» и там натолкнулся на Щенка. Собственно, его звали Тим Янссон. Газетное начальство боготворит таких журналистов за то, что их интересует не столько сама новость или способ ее подачи, сколько количество кликов на веб-странице с их произведением.

Большинство из того, что они пишут, – ложь.

Я пытался указать на это, прежде чем завязал, но начальство не смущали мои разоблачения. Или подсчет кликов занимал так много времени, что его не оставалось ни на что другое.

Его называли Щенок, потому что он был молод. На вид я дал бы ему не больше двенадцати лет. В предвкушении работы он разве что не визжал, как щенок на собачьей игровой площадке. О его приходе меня предупредили заранее. Эта история стоит усилий нашего элитного бойца, – писал в эсэмэске главный редактор.

И вот Щенок появился в «Мэстере Юхане». Его светлые джинсы провисали на заднице, а короткая футболка открывала пупок. Голову он брил и носил огромный «врапараунд» с голубыми стеклами.

– Гав! – пролаял я, завидев его.

Я всегда так делал, он не понимал почему.

– Я охочусь за сенсационным материалом, – доверительно сообщил Щенок.

Собственно, он всегда только этим и занимался.

– Следователь обещал держать меня в курсе, – продолжал Щенок. – Он руководитель операции, прочешет весь город в поисках убийцы.

Я не стал говорить ему, что руководитель операции в данном случае женщина. Поэтому держать его в курсе мог обещать кто угодно, только не следователь. Я мог бы посоветовать ему заглянуть в утренние газеты, коль скоро он желает быть в курсе дела, но особенность молодых журналистов в том, что газет они практически не читают. Если мы сами не интересуемся тем, что пишем, как можем требовать от читателя платить за это деньги?