Девушки начинают и выигрывают - Натали Крински

Здесь-то и кроется главное противоречие университетского образования. Когда женщины готовятся поступить в колледж, им говорят, что там они познакомятся с мужчинами, за которых выйдут замуж. «Ты, — убеждают их, — влюбишься. Ты — да, ты! — кричат им, — на протяжении всего обучения в Йеле будешь ходить с поклонником на все официальные, полуофициальные и не совсем официальные мероприятия! Где только ты не побываешь! Да что там — ты станешь носить неприлично большой камушек на левой руке! Этот человек будет членом гребной команды, в камуфляже и милой, старой синей бейсбольной кепке с гордо вышитой на ней буквой «У»».

ЛОЖЬ, ВСЕ ЛОЖЬ!

Парней, в свою очередь, пичкают совсем другими фантазиями. Не отрываясь на протяжении девяти недель перед прибытием в Йель от сериала «Девушки разбушевались», они убеждены, что по кампусу будут разгуливать толпы девиц в бикини, только и ждущих, чтобы в поле их зрения попался мужчина, которому они смогут показать парочку очень дерзких… книг. Разумеется, уже через неделю парни понимают, что такое поведение возможно лишь на субботних дискотеках в «Жабе», а все остальное время им придется довольствоваться сиськами Флоридского университета (на маленьком экране в комнате отдыха, конечно).

Однако, несмотря на то что некоторые их надежды разбиты, похоже, мужчины продолжают устанавливать правила. Они могут «клеить» одну, двух, трех… да что говорить, шесть девушек одновременно. Почему мы не можем делать то же самое? Не способны? Или просто слишком хорошо воспитаны?

Я решаю сделать в своей мысленной тираде вполне заслуженную паузу и, пропустив занятия (научного характера), потратить некоторую сумму в трех «роскошных бутиках», которые может предложить Нью-Хейвен. Я намерена совершить трату, о которой впоследствии пожалею. Кроме того, день сегодня великолепный, так какой смысл тратить его на изучение Гомера, Данте и Вергилия? Хотя это можно расценить как размышления о трех мужчинах, с которыми я не ходила на свидания.

Необычайно теплый осенний день для Новой Англии. Солнце изливает столько света, что все словно окутаны золотистым сиянием, и вполне можно надеть юбку (чем я и пользуюсь, поскольку удалила волосы на ногах). Я миную колледжи Сейбрук и Трамбулл с их большими чугунными воротами и иду по Йорк-стрит. Мимо цветочницы, до невозможности растягивающей гласные и добавляющей лишние слоги. «Кыто-о-о забы-ы-ыл купи-и-ить цыветы-ы-ы?» — верещит она, перекрывая шум дневного транспортного потока. Она постоянно торчит на углу Йорк-стрит и Элм-стрит, сразу у Хлебного рынка, и часто подает студентам дельные советы. Так, например, однажды я спросила у нее: «Как дела?», а она сказала, что мне нужно новое зимнее пальто. Бездомная женщина сказала мне, что я нуждаюсь в новом зимнем пальто. Спасибо за такой пример силы духа.

Проходя мимо, я удостаиваюсь возгласа «При-ве-е-ет, падыру-у-уга!» и улыбки во весь рот.

Я улыбаюсь ей в ответ и бросаю взгляд на улицу, прикидывая, куда зайти сначала — в «Джей-Крю» или «Урбан аутфиттерс». Мои возможности ограничены, поэтому очередность очень важна.

Прикидывая шансы камуфляжа против винтажа, я вдруг замечаю, что навстречу мне идут Горячий Роб и (ох!) Максвелл. Ладно, пусть будут Горячий Роб и Горячий Максвелл. Я сдержанно машу им. Роб улыбается, тогда как его спутник, глядя на меня в упор, ничем не показывает, что видит меня. Странно… Я сдвигаю темные очки на макушку и направляюсь (со всей уверенностью, на какую способна на своих дрожащих ногах) к ним.

— Привет, ребята! — говорю я, выдавливая улыбку.

Макс поворачивается к Робу и что-то неразборчиво бормочет, в ответ Роб багровеет.

— Привет, Хло! — отзывается Роб.

Максвелл молчит.

— Эй, Макс, — говорю я, подкрепляя слова наклоном головы, что так славно подействовало во время нашего свидания.

— Здравствуй, Хлоя, — говорит он… без всякого энтузиазма, должна я добавить.

— Как делишки? — спрашиваю я, снижая лексику.

Когда ты в затруднительном положении, используй юмор, подбадриваю я себя.

Макс тупо смотрит на меня, а Роб смущенно хихикает. Все идет не по плану.

— Уже лучше, — мямлит Макс.

Я расширяю глаза и, изображая самое неподдельное участие, говорю:

— А что? Что-то случилось?

— Не знаю, стоит ли тебе говорить. В смысле, разве ты не готовишь к концу этой недели статью? Мне бы не хотелось, чтобы мои совершенно неинтересные проблемы появились на первой полосе.

Я смотрю на Роба — может, он подскажет мне ключ к расшифровке Максова замечания, но тот неотрывно разглядывает свои ноги тринадцатого размера.

— Да кому интересны твои неинтересные проблемы, — шутливо говорю я. — Каждую неделю все припадают к мониторам, чтобы прочитать о жалком существовании вашей покорной слуги.

Самоуничижительный юмор — моя специализация. Спасибо тебе, Нью-Йорк! И спокойной ночи!

И все равно я не могу добиться от этого недоумка улыбки, которая спасла бы мне жизнь. Горячий Роб теперь качает головой, по-видимому, зачарованный своими ногами.

— Правда? — переспрашивает Максвелл. — Потому что в следующий раз, когда тебе захочется улучшить качество твоей ручной работы, потренируйся на другом добровольном, или, лучше сказать, невольном, кандидате.

О, черт!

— Макс, я… правда… то есть… я не хотела… Знаешь, я просто не подумала, что это так тебя заденет. Во всяком случае, никто не знает, о ком я написала. — Взглянув на Роба, я запинаюсь. — Извини.

Привет. Меня зовут Хлоя, и я приходящее в себя ничтожество.

Этот поход по магазинам будет стоить мне гораздо больше, чем я думала вначале.

Макс насмешливо улыбается:

— По крайней мере в следующий раз окажи мне немного больше доверия…

— Эй! — Роб наконец подает голос. — Мы с Максом опоздаем на занятия.

Я лишь окидываю его злобным взглядом.

— Хлоя, так пиво сегодня вечером не отменяется? — быстро добавляет он.

Я продолжаю мерить его убийственным взглядом, который можно перевести так: «Почему ты меня не предупредил? Ты еще обо мне услышишь».

— Нет. Пиво — это здорово, — нехотя отвечаю я, и парочка начинает движение.

— Э-э… Макс? — нерешительно зову я.

— Да? — отвечает он.

— Прости меня, пожалуйста.

Он улыбается, на этот раз не так жестоко.

— Да ничего, Хлоя. Все забыто.

И с этими словами он уходит, сопровождаемый Горячим Робом.

Да, все забыто, но не раньше, чем он дал мне почувствовать себя полной идиоткой (может, и заслуженно). Что, не могу не добавить, я прекрасно умею делать самостоятельно.

Я продолжаю прогулку по Бродвею с гораздо меньшей внутренней уверенностью, чем вначале.

Действительно ли он имеет право злиться на меня? А если он боится? Боится, что другие узнают — ему досталась ручная работа? Или еще хуже — все знают, что свидание у него было со мной? Где мне следует проводить границу между личным и общественным знанием?