Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

— Не гневи Бога! Наше никуда не денется.

С превеликим трудом дважды пробирались сквозь людское скопище. Вскинуть мешки на тачку помог дед Кострюк. Под тяжестью груза заунывно заскрипели колёса. По дорожной пыли катить повозку оказалось трудней трудного. Лидия встала между оглоблиц, налегла животом на поперечину, Полина Васильевна толкала сзади. Так, в две бабьих силы, и плелись до дому целых полчаса. Пшеничный дух, проникавший сквозь мешковину, не радовал, а смутно томил…

3

Перед зарей к Шагановым постучались.

Лидия первой вскочила с кровати, вышла из спаленки в зал. Всего одно окно не было закрыто снаружи ставнями, она глянула через тюлевую занавеску во двор. Потревоженная свекровь скрипнула сеткой кровати, оторвала от подушки голову:

— Стучали?

— Женщина какая-то. Не нашенская.

— Носит её шут спозаранку! Выйди.

Лидия натащила юбку, отвела с лица разметавшиеся волосы и босиком зашлёпала в горницу. У двери её перехватил Тихон Маркяныч, выбежавший из своей боковой комнатёнки в кальсонах и нательной рубахе. Заломленная, путаная борода придавала старому казаку вид грозный.

— Ктой-то? Немцы?!

— Тише… — Лидия показала рукой на сынишку, спавшего в сладком забытьи на топчане. — Беженка.

— А-а… Тоды тури её в три шеи! Зараз таких гостей со всех волостей.

На всякий случай он проводил невестку до входной двери. Нащупал у стены припасённый топор.

Близ крыльца ждала, опустив голову, горбоносая девушка в клетчатом платье. В правой руке, повисшей плетью, она держала какой-то диковинный кожаный футлярчик. У ног стояла дерматиновая сумка. Стройная, узколицая, незнакомка глянула щуркими, серовато-зелёными глазами и сбивчиво заговорила:

— Здравствуйте! Извините, что разбудила… Немцы напали на нашу колонну. Танками давили… А до этого самолёты… Попутчицу мою, Граню, осколком… Я из Ворошиловска. Учительница. Вторые сутки в дороге… Надеялась добраться до Сталинграда… Будьте добры, разрешите у вас побыть хотя бы до вечера.

Ёжась от утренней прохлады, Лидия спустилась по ступеням, кивнула: «Проходи», — и неторопливо открыла дверь летницы, закинула на неё цветастую занавеску. Дневная духота из кухни выветрилась через открытую форточку. Пахло тем здоровым, кисловато-ситным духом, какой привычен для казачьих жилищ.

— Ставь торбу вот сюда за печку, мы её не топим. А это что у тебя за штуковина?

— Футляр со скрипкой.

Освободив руки, гостья устало села на табурет у стола. Лидия, ощущая на себе её пристальный взгляд, налила в миску окрошки, отрезала от хлебины ломоть, положила на стол пяток подвяленных краснопёрок.

— На дворе, возле печуры, навесной рукомойник и полотенце. Обмылок на полочке. Умойся с дороги. А я пойду, оденусь и заплетусь, — потеплевшим голосом сказала Лидия. — Не стесняйся. Чем богаты, тем и рады. Тебя как зовут?

— Фаиной.

— Меня Лидой… Гм, надо же… Жулька на тебя ни разу не гавкнула… Соседей не пропустит! А тебя за свою приняла…

Домашние встретили Лидию в курене с недовольными лицами.

— Чо ты с ней распотякиваешь? — набросился Тихон Маркяныч. — Дай харчей и выпроваживай! А то я сам покажу, иде калитка.

— Не шумите. Девчонка совсем… Учителька городская. От танков убежала, а вы… В чём только душа держится! До вечера попросилась.

— Кубыть, откроем приют для побирушек, — не унимался старик. — Чо она из города припёрлась? Жрать надурыку?

— Как вам не совестно, дедушка, — укоризненно покачала Лидия головой, беря с комода приколки и расчёску. — Война её загнала. Горе… Как вам не жалко?

— Жалко у пчёлки! Гони, я тобе гутарю!

— Раз Бог привёл, надо приветить, — заключила свекровь. — Не объисть! Абы вшей не занесла.

— Цыц! Ишо я здеся хозяин! — прикрикнул Тихон Маркяныч. — Вот зараз надену штаны…

— Бога вы, папаша, гневите! — вдруг загорячилась сноха. — А ишо писанию читаете… А ежели Яша, сыночек, либо Степан тоже где-то просятся? А им тоже от ворот поворот? За наш грех? В Библии прописано: «Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся». А вы?.. Аль запамятовали, как я побиралась в тридцать третьем? А сами по белу свету христарадничали?

Кровно обидевшись на баб, Тихон Маркяныч молча скрылся в своей комнатёнке и лёг на кровать. «Раз такая к мине почитания, то и вы ступайте к едрене-бабушке! — мстительно думал старик. — Замкну рот и гутарить с вами не стану. Нехай всё пропадом пропадает! Вы ишо подкотитеся, ишо попросите чего-либо… Ага, а дулю с маком не жалаете? Ишь, сучки, взяли волю!»

Но многолетняя привычка — сильней пустяшной размолвки. Взгрустнув о Степане и внуке Яшке, Тихон Маркяныч оделся. Перед божницей помолился и чуть оттаял сердцем. Потом тщательно расчесал бороду, усы, пригладил сквозистый ковыльный чуб. И, выходя, заломил набок свою ветхую, заштопанную казачью фуражку.

Растопленная печура, потрескивая кизеками, вскидывала над трубой султан сизого дыма. Тихон Маркяныч подумал, что чадно от него. Но, увидев и на улице такой же понизовый туманец, понял: догорал колхозный амбар.

Полина-обидчица гнала к открытой калитке цыплят с квочкой, поторапливая её за верёвку, привязанную к ноге. Старик, повременив, сошёл с крыльца; под навесом, пристроенным к летнице, принялся мельчить махорку табакорезкой. В открытую дверь слышался разговор.

— Столпотворение на дороге — ужасное, — взволнованно говорила беженка. — Подводы перегружены, машины не останавливаются… Так и двигались мы пешком от самого Ворошиловска. Отдохнём немножко и — дальше. Я в шляпке соломенной была, во время бомбёжки её потеряла… И всё равно от солнца голова кружилась! Жара кошмарная. Пыль несёт… А вчера вечером кто — то вдруг как закричит: «Воздух!» И навстречу нам — взрывы!..

— А мы вчера в погребе прятались, — подхватила Лидия. — Ну, а танки где же напали на колонну?

— Недалеко от вашего хутора! Цепью по хлебному полю мчались! Я шла около лесополосы. А другие, кто был на подводах, с детьми, тем убегать было некуда… Я думала, с ума сойду! До сих пор, смотри, руки дрожат…

— У меня тоже дрожали, — посетовала Лидия. — В январе мобилизовал сельсовет в трудармию. Под Ростовом противотанковую траншею рыла, две недели мёрзлую землю нянчила. В лютую холодину! А нормы, какие были? Неподъёмные. А ну, выбери за смену два с половиной кубометра грунта! А жили в скотском вагончике. Ни согреться, ни помыться. Я думала — амба… Всего норма на мобилизованного — тридцать кубов. Хоть