Инженер магии - Лиланд Экстон Модезитт

— Спасибо.

Столовая — просторное помещение с шестью большими круглыми деревянными столами. За распахнутыми дверьми в дальнем конце комнаты видна кухня. Вдоль стены тянется длинный сервировочный стол. Несколько учеников уже стоят возле него, накладывая еду в свои тарелки.

Лортрен сидит за столом с тощим немолодым малым, костлявым долговязым юнцом, двумя пареньками постарше и Кадарой.

— Ты ее знаешь? — спрашивает Джилл, проследив за взглядом Доррина.

— Кадару? Мы с ней жили по соседству, — Доррин выдавливает смешок. — А теперь ей взбрело в голову, будто она попала сюда по моей вине.

— С чего бы это? — любопытствует Джилл, подходя к раздаче.

— Я хотел стать кузнецом, как ее отец, — тихо говорит Доррин, следуя за ней, — и ненароком испортил часть его заготовок, превратив их в черную сталь. В результате наши отцы познакомились, а когда ее батюшка решил, что с его дочкой не все ладно, он спросил совета у моего.

— Ясно, — усмехается Джилл. — Она тебе нравится?

Вопрос застает Доррина врасплох, и парнишка краснеет.

— Считай, что ты мне ответил, — снова смеется девушка.

Доррин берет тяжелое серое блюдо, куда кладет два ломтика темного хлеба, кусочек белого сыра, дольку сомнительной спелости ананаса, ставит большую миску с пряным тушеным мясом и, оставив без внимания зелень, наливает стакан клюквицы.

Джилл обходится лишь малой миской мяса, зато накладывает себе полную тарелку зелени, которую щедро поливает яблочным уксусом. Она занимает место за одним из свободных столов, и Доррин, покосившись на Кадару, оживленно беседующую с долговязым малым, устраивается рядом со своей новой знакомой.

— А можно поинтересоваться — кто твои родители? — спрашивает он, отпив глоток сока, оказавшегося теплее, чем ему хотелось.

— Отец у меня торговец шерстью, — отвечает Джилл. — Мама была певицей из Сутии. Ни сестер, ни братьев у меня нет... пока.

Из слов собеседницы Доррина явствует, что ее матушка умерла, а отец женился во второй раз, и новая супруга может родить ему детей.

— Наверное, тебе было непросто расти без мамы.

— У меня была няня. И потом, с папой было так интересно! Он брал меня с собой в торговые поездки, даже во Фритаун. У меня имелись свои лошади, и я даже училась у одного отставного стража владеть клинком. Ну а ты?

— Моя жизнь была не столь интересной. Отец мой — маг воздуха, а матушка — целительница. И мне отродясь не случалось бывать дальше от дома, чем я сейчас. Во всяком случае, телесно.

Он отправляет в рот полную ложку плавающего в соусе мяса.

— Телесно?

Чуть не поперхнувшись, Доррин машет рукой, проглатывает кусок и лишь потом поясняет:

— Ну, когда ты следуешь за ветрами, твое сознание отделяется от тела. Правда, не скажу, чтобы я здорово в этом поднаторел. Загвоздка как раз в том, что отец во что бы то ни стало хочет сделать из меня мага, а мне охота стать кузнецом... ну, на худой конец, целителем, — говоря все это, Доррин примечает перебегающий с него на Джилл взгляд Кадары, но лицо рыжеволосой девушки остается совершенно бесстрастным. Да и с чего бы ей беспокоиться? Ведь она сама от него, можно сказать, сбежала.

— Вы не против, если мы здесь присядем? — спрашивает маленькая блондинка с бледно-зелеными глазами. Рядом с ней, с подносами в руках, стоят парень ростом с Брида и стройная черноволосая девица.

— Садитесь, — отвечает Доррин.

— Давайте знакомиться. Я Джилл.

— Доррин.

— Элис, — представляется блондинка.

— Шендр, — кивает парень с каштановыми волосами.

— Лизабет, — под взглядом Доррина черноволосая отводит глаза и со стуком опускает поднос на стол.

— Кормят без разносолов, как в деревне, — замечает Элис.

— Зато до отвала, — бурчит с набитым ртом Шендр.

Лизабет ест не спеша; ее тарелки, как и у Джилл, наполнены в основном зеленью, фруктами и сыром. Взгляд ее больших, цвета лесного ореха глаз, кажется блуждающим.

— ...Право же, в такое трудно поверить, — говорит Элис, явно продолжая свой разговор с Шендром. — Они готовы вышвырнуть тебя с острова за то, что ты имеешь собственные суждения!

Парень молча жует недозрелый ананас.

— Ты так и не рассказал, почему отец спровадил тебя сюда, — напоминает Доррину Джилл.

— По-моему, он считает, что все машины так или иначе связаны с хаосом. На мой взгляд, машины — это сплошная гармония, но ему кажется, будто все с ними связанное умножает хаос. Он не прав, но разве меня кто послушает? А ты почему здесь? Как я понимаю, твой отец нашел себе новую жену?

— Я бы сказала, это она его нашла. Но она тоже певица, и папу, вроде бы, любит...

— А ты откуда? — спрашивает Доррина Шендр, глядя поверх своей уже чуть ли не вылизанной до блеска тарелки. — С Джилл-то я уже знаком...

— Из Экстины, — отвечает юноша.

— А я из Аларена, — подает голос Элис.

— Большую часть жизни я провела на Отшельничьем, на Краю Земли, — говорит Джилл.

— Звучит необычно. Ты много путешествовала?

— Была во Фритауне, Хайдоларе и Тирхэвене.

Доррин про себя удивляется странному подбору учеников. Элис и Джилл кажутся девушками из состоятельных семей, где детей балуют, а вот Брид с Шендром выглядят выходцами из простонародья — если и не туповатыми, то, во всяком случае, заурядными. Кадара же умна и сообразительна, но вовсе даже не избалована.

— Лизабет, — спрашивает он неожиданно для себя, — как считаешь, ты-то почему здесь?

— Полагаю, по той же причине, что и все прочие, — спокойно отвечает рослая девушка. — Где-то внутри себя все мы не приемлем то, как обстоят дела на Отшельничьем.

— Бунтовщики мы, что ли? — уточняет Элис. — Если так, то это не про меня. Мне, например, вовсе не хотелось бы жить в другом месте — например, в Хаморе, где замужних женщин держат взаперти...

Лизабет равнодушно возвращается к своей тарелке, тогда как Элис принимается с негодованием разглагольствовать об угнетенном положении женщин в Хаморианской империи.

Обнесенный стенами город, тот, что служит ключом к Отрогам, не падет никогда, покуда бдит могучий его владыка, бдит в стенах Великой Твердыни, опоясанной крепким камнем, крепким камнем в три мощных слоя.

Плоскогорья Аналерии, Кифриена зеленые рощи и равнины Галлоса также — все поддержат того владыку. Эти земли, как и иные, под рукою его пребудут, под рукой пребудут, доколе не взметнутся пламени горы.

Явлен будет вздымающий горы белого меча обладатель. Вдоль хребта, поднятого им же, он проложит дорогу из камня, но никто не узрит того тракта, по нему никто не поскачет, кроме хаоса слуг суровых.