Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей

Выслушав немало нареканий за то, что к категории снобов я причислил государей, принцев и всеми почитаемую знать, я льщу себя надеждой угодить всем и каждому в настоящей главе, высказав твердое убеждение, что особенное изобилие снобов наблюдается в респектабельных слоях нашей обширной и процветающей Империи. Я прохожу по излюбленной мной Бейкер-стрит (сейчас я занимаюсь жизнеописанием Бейкера, основателя этой знаменитой улицы), гуляю по Харли-стрит (где на каждом втором доме красуется герб), по Уимпол-стрит, которая не жизнерадостнее катакомб, — мрачный мавзолей дворянства, — я блуждаю по Риджент-парку, где штукатурка осыпается со стен; где методисты-проповедники ораторствуют перед тремя детишками на зеленой лужайке, где тучные старички галопируют по уединенной грязной дорожке; я прохожу сомнительным лабиринтом Мэйфэра, где у двух соседних подъездов можно увидеть коляску миссис Китти Лоример и фамильную, украшенную гербами карету старой леди Лоллипоп; я брожу по Белгрэвии, этому блеклому и изысканному кварталу, где все обитатели держатся чопорно и корректно, а особняки выкрашены в тускло-коричневую краску; я плутаю среди новых скверов и аллей блестящей, только что отстроенной линии Бэйсуотер-Тайберн — и во всех этих кварталах мне приходит в голову одна и та же истина. Я останавливаюсь наудачу перед одним из домов и говорю: «О дом, в тебе живут снобы, О дверной молоток, тобой стучат снобы, О лакей в домашнем платье, греющий свои жирные ляжки на солнце, тебе платят снобы!» Это страшная мысль, от нее и самому здравому рассудку легко повредиться, как только подумаешь, что из каждых десяти домов едва ли сыщется один, где в гостиной на столике не лежит «Книга пэров». Приняв во внимание, сколько вреда приносит эта глупая, лживая книга, я бы сжег весь ее тираж до последнего экземпляра, как цирюльник сжег все книги Дон-Кихота о рыцарстве[28], затуманивающие людям мозги.

Взгляните на этот величественный дом посреди сквера. В нем живет граф Лафкориб, у него пятьдесят тысяч годового дохода. Кто знает, сколько стоит déjeuner dansant [29], который он давал на прошлой неделе? Одни цветы в залах и букеты для дам обошлись в четыреста фунтов. Этот человек в коричневых штанах, который, плача, сходит с крыльца, — один из его кредиторов: лорд Лафкориб разорил его и не хочет больше видеть, то есть его милость смотрит сейчас на него, укрывшись за шторой своего кабинета. Продолжай в том же духе, Лафкориб, ты — сноб, бессердечный притворщик, гостеприимный лицемер, мошенник, выдающий обществу фальшивые векселя… но я становлюсь что-то слишком красноречив.

Видите ли вы тот красивый дом, № 23, где мальчишка из мясной звонит у черного хода? На лотке у него лежат три бараньих котлетки. Они пойдут на обед для совсем другого, весьма респектабельного семейства: для леди Сьюзен Скряггинс и ее дочерей — мисс Скряггинс и мисс Эмили Скряггинс. Слуги, к счастью для них, получают на стол деньгами — два огромных лакея в светло-голубом и канареечном, толстяк-кучер, методист трезвого поведения, и дворецкий, который ни за что не остался бы в этой семье, если бы не был вестовым генерала Скряггинса в то время, когда генерал отличился на Вальхерене. Вдова генерала подарила его портрет офицерскому клубу, а там его повесили в одной из задних туалетных комнат. Он изображен у окна гостиной, на фоне красной драпировки; вдали клубится вихрь, палят пушки: генерал указует перстом на свиток, на коем начертаны слова: «Вальхерен, Тобаго»[30].

Леди Сьюзен, как известно всякому, кто справлялся в «Британской библии», — дочь того великого и славного графа Бэгуига, который упоминался выше. Все, что ей принадлежит, она считает достойнейшим и лучшим в мире. Первые среди людей, разумеется, Бакрамы, ее собственный род; ниже рангом следуют Скряггинсы. Ее генерал был достойнейшим из генералов; в настоящее время ее старший сын, Скряггинс Бакрам Скряггинс, — достойнейший и лучший из людей, второй сын — достойнейший и лучший после него; а сама она совершенство среди женщин.

И в самом деле, это весьма респектабельная и почтенная дама. Она, разумеется, ходит в церковь, а если бы не ходила, то считала бы, что церковь в опасности. Она жертвует на церковь и на приходскую благотворительность, состоит директрисой многих заслуженных благотворительных учреждений: родильного приюта имени королевы Шарлотты, Убежища для прачек, Богадельни для дочерей британских барабанщиков, и т. д., и т. д. Она образцовая матрона.

Не родился еще на свет такой торговец, который мог бы сказать, что ему не уплатили по счету в платежный день. Нищие в ее квартале боятся леди Скряггинс как чумы: ибо, когда она выходит на прогулку под охраной лакея Джона, у него всегда имеется в запасе два-три свидетельства о ниществе[31] для тех, кто их заслужил. Десять гиней в год покрывают все ее расходы на благотворительность. Во всем Лондоне не найдется почтенной дамы, имя которой чаще попадало бы в печать за такую сумму.

Эти три бараньих котлетки, которые у вас на глазах вносят в дом с черного хода, будут поданы к столу на фамильном серебре нынче в семь часов вечера, в присутствии великана-лакея, дворецкого в черном, в блеске герба с девизом Скряггинсов, сияющего повсюду. Мне жаль мисс Эмили Скряггинс, она еще такая молоденькая — молоденькая и голодная. Правда ли, что она тратит все свои карманные деньги на булочки? Злые языки говорят, что да, но на булочки у нее, голодной бедняжки, остается очень мало. Суть в том, что после уплаты лакеям, горничным, за наем толстых выездных лошадей, за аренду большого дома, за шесть званых обедов в течение сезона, за два больших торжественных званых вечера, за осеннюю поездку на английский или заграничный курорт доходы миледи сокращаются до самой ничтожной суммы, и она оказывается так же бедна, как мы с вами.

Вы бы никак этого не подумали, если б видели, как ее большая карета, громыхая, катится на прием во дворце, и если б перед вами мелькнули перья, ленты и алмазы над рыжеватыми волосами и величественным орлиным носом ее милости; вы не подумали бы этого, услышав, как выкликают в полночь: «Карету леди Сьюзен Скряггинс!» — будя всю Белгрэвию; вы не подумали бы этого, когда она вплывает в церковь, шурша шелками, в сопровождении раболепного Джона с мешочком молитвенников. Возможно ли, сказали бы вы, чтобы такой внушительной и грозной особе не хватало денег? Увы! Это так.

Я поручусь, что в нашем безнравственном и вульгарном мире она и не слыхивала такого слова, как «сноб». И, о звезды и подвязки! Как бы она возмутилась, если б услышала, что она, она, величественная, как Минерва, она, непорочная, как Диана (без склонности этой языческой богини к охоте, неприличной для знатной дамы), — что она тоже сноб!