Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер

Семейная жизнь тоже дала трещину. Любовь, которую Изабелла и Фердинанд испытывали друг к другу в первые годы брака, давно прошла. Смерть сына окончательно разделила супругов. Фердинанд искал утешения у любовниц, а Изабелла стала мужененавистницей и всецело посвятила себя религии.

Но все это было потом. А вначале все шло замечательно. В 1487 году пала Малага — важнейший порт и торговый центр мавров. До завершения Реконкисты оставался только один шаг. Последним оплотом мавров на Иберийском полуострове был гранадский эмират, но, окруженный со всех сторон христианскими землями, он был обречен.

В 1491 году настал его черед. Напрасно последний эмир Гранады Боабдил умолял католическую чету пощадить его государство на любых условиях. Он предлагал громадный выкуп, готов был платить любую дань. Но он плохо знал католических королей. Для них не существовало компромиссов.

Деньги на военную кампанию Фердинанд и Изабелла позаимствовали у вконец запуганных евреев, обложив синагоги непосильными налогами. Под стенами Гранады собралось огромное войско, и началась затяжная осада. Королева Изабелла делила со своими воинами все тяготы походной жизни. Каждый день она гарцевала на коне под стенами осажденного города, вызывая крики восторга у своих верных паладинов.

Королева дала обет не менять исподнюю сорочку, пока над Гранадой не взовьются флаги Кастилии и Арагона. Время шло. Белоснежная королевская сорочка постепенно приобрела серовато-желтый цвет. Этот изысканный оттенок испанцы с тех пор именуют «цвет Исабель».

Осада продолжалась около полугода. В январе 1492 года Гранада пала, и ее последний эмир Боабдил вручил Фердинанду и Изабелле ключи от прекрасного города.

После этого королева смогла наконец помыться и сменить сорочку на радость своих подданных.

А Боабдил один, без свиты, поехал в деревушку, где его ждала семья, покинувшая Альгамбру накануне ночью, чтобы матери, жене и детям несчастного эмира не пришлось видеть его унижение. И отправилась маленькая скорбная кавалькада далеко в горы, за холмы Альпухарры. С вершины одного из них злополучный Боабдил в последний раз посмотрел на Гранаду полными слез глазами. Этот холм с тех пор так и называется la Guesta de las agrimas — Слезный холм. А совсем рядом находится скала, где у Боабдила вырвался последний горестный вздох. Эта скала называется el Ultimo Suspiro del moro — Прощальный вздох мавра.

И еще горше стало несчастному Боабдилу от упрека матери Айши, бывшей ему опорой и поддержкой в суровых испытаниях, но не сумевшей передать своему сыну хотя бы толику собственного мужества.

«Плачь теперь, как женщина, — сказала Айша, — над тем, что не сумел защитить, как мужчина». В этих словах много королевской гордыни, но совсем нет материнской любви.

Последний эмир Гранады был правителем добрым и справедливым. Подданные его любили. Он не был трусом, но ему не хватало нравственной твердости. В тяжкие времена, когда нужно было действовать энергично и решительно, его одолевали сомнения и колебания. Поэтому он был лишен того героического ореола, который мог бы придать суровое величие его судьбе и сделать ее достойным завершением великой драмы Реконкисты.

Торквемаду невыносимо мучила подагра, и ни молитвы, ни лекарства не приносили ему облегчения. Передвигаться с каждым днем становилось все труднее и, лежа в своей келье на тюфяке, покрытый власяницей, он со скорбным удовлетворением думал, что это испытание ниспослано ему Всевышним, дабы уберечь своего верного слугу от греха гордыни.

А ему было чем гордиться. Кто-кто, а уж он-то мог с удовлетворением оглянуться на пройденный путь. «Ведь это я, — думал Торквемада, — положил на алтарь Господа такие великие достижения, как торжество инквизиции в Кастилии и Арагоне, а теперь вот и изгнание евреев. Фердинанд и Изабелла уже согласились издать эдикт, освобождающий землю Испании от зловредного племени. Нелегко было уговорить королевскую чету решиться на такое, но Господь помог вразумить их. Они, хвала Всевышнему, поняли, что Испания должна стать возлюбленной землей Матери Божьей, а это произойдет лишь после того, как все ее жители станут добрыми католиками. Но не по принуждению, боже упаси, а по желанию души. Вера не может быть принудительной. Грош цена храму, куда загоняют палками. Каждый еврей, принявший христианство, будет подвергнут суровому дознанию, и если окажется, что он вернулся к богопротивным обрядам своих предков, то тогда плоть этого нечестивца будет предана очистительному пламени, дабы спасти его грешную душу».

Такие мысли радовали Торквемаду до тех пор, пока приступом острой боли не дало знать о себе старое немощное тело. «Еще так много надо сделать, — прошептал он, — а времени почти не осталось». Испугавшись, что подобные слова можно расценить как упрек Всевышнему, он поспешно добавил: «Но да сбудется воля Твоя».

Вот уже десятый год возглавлял Торквемада святую инквизицию и знал, что за это время в различных городах Кастилии и Арагона на кострах заживо сожгли десять тысяч еретиков.

Даже люди, приближенные к Великому инквизитору, встречаясь с ним, испытывали трепет. Было в этом человеке нечто такое, отчего бросало в дрожь. Фанатичным огнем на бледном лице горели холодные глаза, проникавшие, казалось, в самые глубины души, дабы найти там ересь, о которой собеседники Торквемады даже не подозревали. Каждому хотелось сломя голову бежать от этого человека.

Сам же Торквемада искренне считал себя «мечом в руках божьих», и его изумляло, что у такого человека, как он, находятся враги — не только в светском обществе, но и в самой церкви. И самым влиятельным из них был Родриго Борджиа — папа Александр VI. До ушей Торквемады, конечно, доходили слухи об отвратительном образе жизни этого наместника Святого Петра. Поговаривали об оргиях в папском дворце, о чудовищных извращениях, об отравлениях и убийствах, о его многочисленных детях, унаследовавших порочные наклонности отца.

В Ватикане при этом папе настоящая добродетель настолько вышла из моды, а порок так сроднился с душой, что даже члены святых орденов вынуждены были скрывать свои добродетели и притворяться грешниками, дабы не прослыть за лицемеров.

Торквемаду, равнодушного ко всем соблазнам жизни, все это ужасно возмущало. Но больше всего он был потрясен тем, что хитрый и проницательный Родриго Борджиа, судя по всему, испытывал удовольствие, с искусной ловкостью разрушая его планы.

«Нет ничего странного в том, что погрязший в грехах развратник старается напакостить человеку, ведущему святую жизнь, — думал Торквемада. — Вот только жаль, что грешник, запятнавший себя всеми мыслимыми пороками, не кто иной, как сам Его Святейшество. Воистину неисповедимы пути Господни».