Судьба без обязательств - Мария Воронова

Зиганшин пожал плечами. Пока не знаешь истину, не поймешь, что простительно, а что – нет.

– В общем, незачем было бабе заворачивать в тот двор, – заключила Анжелика. – Между тем не обнаружили никаких признаков, что тело перенесли.

– Может, Климчук ее припугнул и угрозами заставил пойти куда ему надо? Или притворился, что ему плохо, а Карина Александровна была врач, хоть и главный. Клятва Гиппократа, то-се…

– Ты слишком хорошего мнения о мозгах Климчука и о благородстве Карины Александровны. Он бы не додумался давить на жалость, а врачебный долг это, конечно, хорошо, но в случае чего Гиппократ тебя не защитит. Я лично сомневаюсь, что сунулась бы в темный двор.

– Я бы сунулся, но тоже без особого энтузиазма, – вздохнул Зиганшин, – а Пестрякова, может, смелая женщина была или действительно кого-то провожала.

– У нее теперь не спросишь…

– И записи с камер не посмотришь.

– Нет.

– Но раз ты говоришь, что все чисто…

– Все, родной. Придраться не к чему.

– Вот и хорошо.

– Только знаешь, что реально могло быть?

– Весь внимание.

– Если на нее напал Климчук, перехватил где-то по пути, облапил быстренько и убежал, а она отошла в сторонку почиститься и оценить ущерб. А тут убийца не заставил себя ждать.

– Взрослая уравновешенная женщина сворачивает на темную помойку, хотя в трех минутах ходьбы светлый и безопасный дом? Да не, бред какой-то.

– Конечно, бред.

– Полный.

– Так точно, дорогой. Только ты забываешь, что дома ее ждал сын-подросток. Наверное, матери не очень хотелось показываться ему расхристанной и с пятном спермы на пальто.

– Нельзя нам с тобой работать вместе, Анжелочка, – вздохнул Зиганшин, – вечно мы ерунду какую-то придумаем.

* * *

Георгий не любил выходные, которые с юности казались ему бездарной тратой времени. Субботы и воскресенья нравились ему только тем, что утром можно выпить кофе, никуда не торопясь, а потом начиналась скука. Когда Карина была жива, они обычно ездили в гипермаркет, закупались продуктами на неделю, а дальше начиналась культурная программа. Музей, или парк, или лыжи, или еще что-нибудь – Карина всегда знала, где можно провести досуг. Вечером – театр или гости. Георгий томился в музеях, скучал в театрах и гости тоже не особенно любил, но понимал, что нужно уделять время семье, духовно развиваться самому, да и альтернативы, в общем-то, нет. Любое другое времяпрепровождение будет еще более бессмысленным и пустым.

Подрастая, сын стал отвиливать от совместных мероприятий, приходилось тащить его чуть ли не со скандалом, но, если Алешке не удавалось физическое отсутствие, духовно он оказывался очень и очень далеко. Карина отбирала у него телефон, но это не помогало. Сын погружался в свои мысли и не замечал ни прекрасных картин, ни действия на сцене.

Видя страдания сына, Георгий порывался дать ему амнистию от искусства, но Карина была непреклонна. Они же не быдло и не алкаши, а культурные люди и обязаны заниматься воспитанием ребенка.

Георгий был с этим согласен и занимался, но всегда был рад, когда служебная необходимость призывала его на службу в воскресенье.

На уровне ощущений Георгий помнил скуку и тоску выходных, но теперь, на втором году вдовства, они представлялись ему счастливыми, и воспоминание о радости, которой никогда не было на самом деле, вгоняло его в еще большее уныние.

Он хотел быть ответственным отцом, но без жены проводить время с сыном не получалось. Алешка вечно был занят то уроками, то спортом, то хотел общаться с друзьями, и Георгий понимал, что для парня это важно, важнее, чем таскаться с хмурым папашей по пыльным музеям.

У сына была еще одна страсть – чтение. Георгий втайне завидовал способности Алешки с головой погрузиться в книгу, не видя ничего вокруг. Тренер жаловался, что он даже на соревнованиях ухитряется читать, поэтому из него никогда не выйдет чемпиона, хотя физические данные прекрасные.

Георгий тогда огорчился, но не очень сильно – мужчина должен стремиться к победе, но преуспеть лучше не в спорте, а в какой-нибудь отрасли, где любовь к чтению станет плюсом, а не минусом.

У самого Георгия этой любви никогда не было. С большим трудом одолев школьную программу, он решил, что данного культурного багажа ему хватит на всю жизнь, и дальше читал только специальную литературу.

Вымысел был ему неинтересен в любой форме, поэтому он и фильмы не любил, а в театр ходил только ради антракта.

Теперь, когда жена умерла и некому стало заботиться об его досуге, Георгий по выходным наматывал бесконечные километры на беговой дорожке под какую-нибудь документалку. Он существенно расширил свой кругозор и подтянул физическую форму, но тоска по ускользающему времени его не покидала.

Георгий впервые испытал это чувство, будучи шестиклассником. В тот день он не пошел в школу, потому что утром по телику показывали фильм «Корона Российской империи» (наверное, составители программы решили порадовать советских детей, добрую половину которых эпидемия гриппа уложила в кровати). Георгий как раз переболел и чувствовал себя вполне прилично, но, имея в виду посмотреть фильм, немножко преувеличил слабость и головокружение, так что мама разрешила ему остаться дома.

Родители ушли, а он приник к телевизору и какое-то время завороженно пялился на экран, как вдруг почувствовал леденящий ужас, причину которого не мог сразу понять.

Сначала он подумал, что просто завидует героям фильма, их насыщенной и интересной жизни, но вскоре сообразил: все гораздо хуже. Это была острая тоска по самому себе, по бесцельно потраченному дню, который никогда не вернется. Он вдруг показался себе каким-то грязным, обрюзгшим, отвратительным и старым. К горлу подкатила тошнота, и Георгий решил срочно выбираться из этого болота, пока не увяз. Он выключил телевизор, раз и навсегда стряхнул с себя морок художественного вымысла, и когда родители вернулись с работы, застали отрадную картину: сын сидел за учебниками и пытался решить задачу со звездочкой.

Георгий стал лучше учиться, плотно занялся дзюдо, приналег на общественную работу, хотя до этого был холоден к пионерскому движению, и быстро поднялся до председателя совета дружины, успел провести эпический сбор макулатуры и металлолома и готовился стать председателем комитета ВЛКСМ школы, но тут эта могучая организация вдруг перестала существовать.

Георгий не растерялся, ибо в коммунистические идеалы не верил с детства, а в комсомоле тусовался только потому, что нравилось быть занятым, энергичным и востребованным. Они с ребятами не штудировали труды Маркса, а занимались разными полезными делами, за которые не стыдно людям в глаза смотреть при любой политической системе.

Впрочем, рано усвоив полезный урок, что идеологическую платформу могут выбить у тебя из-под ног в любую секунду, Георгий больше не совался в политику.