Земля обетованная - Барак Обама

совет, некогда служивший резиновым штампом для старика Дейли, разделился на расовые лагеря, контролирующее большинство белых олдерменов блокировало каждую реформу, которую предлагал Гарольд. Он пытался хитрить и заключать сделки, но они не сдвигались с места. Это было захватывающее телевидение, племенное и сырое, но оно ограничило возможности Гарольда для тех, кто его избрал. Потребовался федеральный суд, перерисовывающий расовую карту олдерменов, чтобы Гарольд наконец получил большинство и вышел из тупика. И прежде чем он смог осуществить многие из обещанных им перемен, он умер от сердечного приступа. Отпрыск старого порядка, Рич Дейли, в конечном итоге вернул себе трон своего отца.

Находясь вдали от центра событий, я наблюдал за развитием этой драмы и пытался усвоить ее уроки. Я видел, как огромная энергия движения не могла быть поддержана без структуры, организации и навыков управления. Я видел, как политическая кампания, основанная на расовом возмещении, независимо от того, насколько она разумна, порождает страх и обратную реакцию и в конечном итоге ограничивает прогресс. А в стремительном распаде коалиции Гарольда после его смерти я увидел опасность полагаться на одного харизматического лидера в осуществлении перемен.

И все же, какой силой он был в течение этих пяти лет. Несмотря на препятствия, при нем Чикаго изменился. Городские службы, от обрезки деревьев до уборки снега и ремонта дорог, стали более равномерно распределяться по районам. В бедных кварталах были построены новые школы. Городские должности больше не зависели только от патронажа, а деловые круги наконец-то начали обращать внимание на отсутствие разнообразия в своих рядах.

Прежде всего, Гарольд давал людям надежду. То, как черные чикагцы говорили о нем в те годы, напоминало то, как определенное поколение белых прогрессистов говорило о Бобби Кеннеди — дело было не столько в том, что он сделал, сколько в том, что он заставил вас почувствовать. Как будто все было возможно. Как будто мир был твоим, чтобы переделать его.

Для меня это стало семенем. Это заставило меня впервые задуматься о том, что я хочу когда-нибудь баллотироваться на государственную должность. (Я был не единственным, кого это вдохновило — вскоре после избрания Гарольда Джесси Джексон объявил, что будет баллотироваться в президенты). Разве не туда переместилась энергия движения за гражданские права — в избирательную политику? Джон Льюис, Эндрю Янг, Джулиан Бонд — разве не они баллотировались в президенты, решив, что именно здесь они могут добиться наибольших изменений? Я знал, что там есть подводные камни — компромиссы, постоянная погоня за деньгами, потеря идеалов и неустанное стремление к победе.

Но, возможно, был и другой путь. Может быть, вы могли бы генерировать ту же энергию, то же чувство цели не только внутри черной общины, но и по всей расовой линии. Может быть, при достаточной подготовке, знании политики и умении управлять, можно было бы избежать некоторых ошибок Гарольда. Может быть, принципы организации можно было бы использовать не только для проведения кампании, но и для управления — для поощрения участия и активной гражданской позиции среди тех, кто остался в стороне, и для того, чтобы научить их не только доверять своим избранным лидерам, но и доверять друг другу и самим себе.

Так я говорил себе. Но это была не вся история. Я также боролся с более узкими вопросами, касающимися моих собственных амбиций. Как бы многому я ни научилась в организации, мне нечем было похвастаться в плане конкретных достижений. Даже моя мать, женщина, которая всегда маршировала под другой барабан, беспокоилась обо мне.

"Я не знаю, Бар, — сказала она мне однажды на Рождество. "Ты можешь всю жизнь работать вне институтов. Но ты можешь добиться большего, пытаясь изменить эти институты изнутри".

"К тому же, поверьте мне, — сказала она с горьким смешком. "Быть без гроша в кармане — это переоценка".

И вот осенью 1988 года я отправился со своими амбициями туда, где амбиции почти не выделялись. Валедикторианы, президенты студенческого самоуправления, знатоки латыни, чемпионы дебатов — люди, которых я встретил в Гарвардской юридической школе, были, как правило, впечатляющими юношами и девушками, которые, в отличие от меня, выросли с оправданной уверенностью в том, что им суждено прожить жизнь, полную последствий. То, что у меня там все получилось, я связываю в основном с тем, что я был на несколько лет старше своих одноклассников. В то время как многие чувствовали себя обремененными нагрузкой, для меня дни, проведенные в библиотеке или, что еще лучше, на диване в моей квартире за пределами кампуса, с приглушенным звуком игры в мяч, казались абсолютной роскошью после трех лет организации общественных собраний и стучания в двери на холоде.

Было еще вот что: Изучение права, как оказалось, не так уж сильно отличалось от того, чем я занимался в годы одиноких размышлений над гражданскими вопросами. Какие принципы должны определять отношения между человеком и обществом, и как далеко простираются наши обязательства перед другими людьми? В какой степени правительство должно регулировать рынок? Как происходят социальные изменения, и как правила могут гарантировать, что каждый имеет право голоса?

Я не мог насытиться этим материалом. Мне нравились перепалки, особенно с более консервативными студентами, которые, несмотря на наши разногласия, ценили то, что я серьезно относилась к их аргументам. Во время дискуссий в классе моя рука постоянно поднималась вверх, что вызывало заслуженное закатывание глаз. Я ничего не мог с этим поделать; это было похоже на то, как если бы после многих лет, проведенных взаперти со странной одержимостью — жонглированием, скажем, или глотанием шпаг — я теперь оказался в цирковой школе.

Энтузиазм компенсирует множество недостатков, говорю я своим дочерям — по крайней мере, так было со мной в Гарварде. На втором курсе меня избрали первым чернокожим главой юридического обозрения, что вызвало небольшой резонанс в национальной прессе. Я подписал контракт на написание книги. Предложения о работе поступали со всей страны, и предполагалось, что мой путь теперь намечен, как и путь моих предшественников в "Юридическом обозрении": Я буду клерком у судьи Верховного суда, буду работать в одной из ведущих юридических фирм или в офисе прокурора Соединенных Штатов, а когда придет время, я смогу, если захочу, попробовать себя в политике.

Это было захватывающее зрелище. Единственный человек, который подвергал сомнению этот гладкий путь восхождения, был, похоже, я. Все произошло слишком быстро. Большие зарплаты, которые мне сулили, внимание — все это было похоже на ловушку.

К счастью, у меня было время обдумать свои дальнейшие действия. И в любом случае,