Уважаемый господин дурак - Сюсаку Эндо

— Да?

— А ты понимаешь мой японский?

— Да. Да.

— Тогда пошли отсюда. Где твой багаж?

Гастон показал на вещевой мешок, лежавший на кровати.

— И это все?

Гастон кивнул.

В трюме пахло не только краской и маслом — его воздух был пропитан каким-то еще более отвратительным запахом, и Томоэ была вынуждена приложить к носу платок. Обернувшись, она увидела гальюн с широко распахнутыми дверями — оттуда и исходило это зловоние. Несколько лет назад в фильме под названием «Корабль рабов» она видела, как двести или триста африканских рабов приковали друг к другу цепями и бросили в такой же трюм.

— Гастон-сан, вам понравилось путешествие?

Гастон с первого раза не понял Такамори, но когда тот повторил вопрос медленнее, уловил его смысл.

— Да, все было великолепно.

Они начали подниматься по лестнице — осторожно, чтобы не оступиться. Привыкший к трапам Гастон показывал проворство сродни обезьяньему и ловко перемешал длинные ноги по ступенькам. Достигнув первым палубы, он, вытянув свое длинное лицо, смотрел на поднимавшихся брата и сестру.

— Красиво! — воскликнул он, видимо имея в виду, что Томоэ — красавица, и фамильярно протянул ей руку. У Томоэ этот жест вызвал только раздражение, но она не могла полностью игнорировать его и передала свою сумочку.

Гастон радостно улыбнулся, широко открыв большой рот, похожий на пасть крокодила.

На палубе яркое солнце ослепило их, привыкших к темноте трюма. Толстый кок и матрос, показавший им дорогу вниз, стояли тут же, скрестив на груди руки. Увидев Гастона рядом с Томоэ, они присвистнули и по-французски отпустили какую-то шуточку. Гастон в ответ только засмеялся во всю пасть.

Даже не зная языка, Томоэ хорошо могла себе представить, что они сказали, и это еще раз убедило ее, что их гость не имеет никакого понятия о хороших манерах. С презрительным видом она устремила взгляд на голубое море, показав, что для нее не существует ни Гастона, ни этих остряков.

Пристань уже опустела под лучами солнца. Пассажиры и встречающие давно покинули ее. Когда компания сошла с трапа, Гастон вытащил из кармана карту Токио и сказал:

— Пожалуйста, покажите мне хорошую гостиницу.

— Гостиницу?

— Да, гостиницу... отель.

— Гастон, вы остановитесь у нас, — объявил Такамори.

Гастон сначала не понял, и до него смысл сказанного дошел только после того, как Такамори повторил еще раз. Его длинное лицо сморщилось, как будто он собрался заплакать, и, протянув руку, он сказал:

— Спасибо... Вы очень любезны.

Прошла неделя с тех пор, как мужчина странного вида свалился как снег на голову в дом Такамори и Томоэ. Все это время домочадцы, за исключением Такамори, невольно бросали неприязненные взоры в направлении той комнаты, которую отвели Гастону. Что же касается Томоэ, ее маленький носик периодически зеленел от гнева и она с ненавистью поглядывала на брата. И в этом не было ничего удивительного — попробуйте поставить на ее место себя.

В тот день, покинув корабль, когда Томоэ, вынужденная раскошелиться на такси, усадила в машину Такамори и этого иностранного бродягу, Гастон — совершенно как трехлетний ребенок — прильнул к окну и с восторгом рассматривал улицы Иокогамы, продуваемые весенним ветром.

— Гастон-сан, это улица Исэсаките, а это — городской муниципалитет.

Хотя Такамори и пытался рассказывать о местах, мимо которых они проезжали, Гастон никак не реагировал и самозабвенно прижимал лицо к окну. Только время от времени, открывая похожий на крокодилью пасть рот, он издавал свой идиотский смешок. Хотя можно было ожидать, что, оказавшись в Японии после стольких лет мечтаний о ней, он будет очарован всем необычным, что увидит на улицах Иокогамы, Томоэ его поведение было неприятно. Длинная лошадиная физиономия Гастона периодически расплывалась в слабоумной улыбке и поворачивалась к Томоэ как бы за подтверждением увиденного.

— Ребенок-сан.

Действительно, это были дети, которые на тротуаре играли в бой на самурайских мячах.

— Собака-сан.

Делая поворот под мостом на улицу Сакурагите, такси вспугнуло бездомную собаку, которая мочилась у фонарного столба. Томоэ ничего не оставалось — только кивнуть в знак согласия.

— Собака-сан опасно.

— Да, собака-сан опасно. — Незаметно для себя Томоэ тоже заговорила на странном японском языке.

Гастон, видимо, очень любил собак и поэтому проводил псину долгим взглядом, пока та не перебежала через дорогу.

Если бы все было только так, то еще ничего. Когда они доехали да станции Сакурагите, было уже за полдень, и Такамори сказал:

— Томоэ, может, зайдем куда-нибудь перекусить? Хорошо бы суси. Это ведь лучшая японская еда.

Такамори предложил это, сделав вид, что свободно распоряжается кошельком своей сестры. Похоже, отлично поняв его японский, Гастон радостно закивал головой.

В ресторане суси трое заняли места и сразу оказались в центре внимания как обслуги, так и посетителей. Томоэ всем своим видом показывала, что не имеет никакого отношения к спутникам, и сидела отвернувшись. Слушая объяснения Такамори, Гастон из вещевого мешка, лежащего у него на коленях, неожиданно достал что-то белое и длинное с привязанными шнурками.

— Это... — торжественно заявил он, — подарил мне японский матрос по имени Танака-сан в Марселе.

И у всех на виду Гастон неторопливо завязал шнурки вокруг шеи и простодушно рассмеялся.

— Вот я и прикрепил японскую салфетку...

За исключением Томоэ и Такамори, весь ресторан разразился гомерическим хохотом: то, что повязал на шею Гастон, было отнюдь не салфеткой, а фундоси — узкой набедренной повязкой для мужчин.

Когда в электричке по дороге в Сибуя Такамори с горькой усмешкой спросил у Гастона, откуда у него эта повязка, тот рассказал, что за день до посадки на «Вьетнам» он обнаружил на том же причале пришвартованный японский сухогруз. Сердце Гастона тут же учащенно забилось, и он немедленно отправился на экскурсию. Молодой матрос по имени Танака-сан любезно согласился показать ему корабль, а затем в своей каюте угостил маринованными сливами, сушеными водорослями и японским печеньем. Увидев висевшую на иллюминаторе длинную белую тряпку со шнурками с обеих сторон, любопытный Гастон спросил, что это такое. Молодой искренний матрос, как и следовало ожидать, не смог открыть ему истину и был вынужден сказать:

— Это... японская салфетка.

Можно сказать, что японское фундоси и европейская салфетка внешне с большой натяжкой похожи друг на друга. Но желая оставить себе какую-то память о посещении японского судна, Гастон предложил поменять «салфетку» на свой галстук. Танака-сан был вынужден пойти на эту сделку.