Дым и зеркала - Таня Хафф

— Думаю, тот призрак куда менее общителен, — сухо заметил Фицрой. — Что ты ешь?

— Бутерброд с болонской колбасой.

— Я тут подумываю, не закусить ли и мне чем-нибудь итальянским.

— Спокойной ночи, Генри! — Фостер покачал головой, выключил телефон и швырнул его на груду одеял, высившуюся на раскладном диване. — Ему больше четырехсот шестидесяти лет, — прокомментировал парень, обращаясь к своей квартире, — а он так и не научился ни одной новой шутке.

Вампиры не сильны в современном юморе!

— Ага, вероятность дождя — семьдесят процентов! Поцелуйте меня в зад! — пробормотал Тони, подъехал к концу Дир-Лейк-драйв и припарковался за мини-фургоном Сорджа.

Дождь шумно поливал лобовое стекло, и «дворники» едва справлялись с ним.

Тони выключил двигатель, схватил с пассажирского сиденья рюкзак и нахлобучил на голову капюшон зеленого пластикового дождевика. Конечно, вид у этого плаща был идиотский, зато благодаря ему Тони и его рюкзак оставались по большей части сухими. К тому же еще не было и половины восьмого. Стоит сказать, что правила ACTRA[8]обусловливали двенадцатичасовой перерыв в работе для талантов, но только десятичасовой — для съемочной группы. Фостер находился посреди парка. Он собирался двинуться по заросшей тропе к заброшенному дому. Кто, к дьяволу, тут его увидит?

Стивен отвернулся от окна с широкой улыбкой и сказал:

— Послушай, как ревет вода в сточных желобах, Касс! Бак точно наполнится до краев. Грэхем будет на седьмом небе.

— Главное, чтобы он был счастлив, да? — пробормотала она, растирая голые руки.

— Я не это имел в виду, — нахмурился Стивен. — Что с тобой такое?

— Не знаю. — Когда она подняла взгляд, он был мутным. — Что-то здесь кажется мне…

— Другим?

Касси покачала головой и ответила:

— Знакомым.

Благодаря деревьям дождь не превратился в потоп. Тони пробирался к дому, тщательно обходя новые колеи, заполненные водой, и прогалины, где ливень хлестал сквозь редкие ветви. Через полкилометра он вышел на открытое место и увидел в конце дороги массивное приземистое темное здание. Тут громыхнул гром, от которого у Тони завибрировали пломбы в зубах, и рваная косая молния вспыхнула за домом.

— Ну вот, разве это не штамп! — воскликнул Фостер, смахнул с ботинка десятикилограммовый кусок грязи и продолжил путь.

Наконец он очутился у кухонной двери, стряхнул воду с капюшона дождевика на огромные плиты, которыми было вымощено крыльцо, добавил свои башмаки к куче мокрой обуви и вытащил из рюкзака пару мокасин.

Парень остановился у длинного кухонного стола и схватил чашку с кофе. Представители обслуживающего персонала, люди более практичные, чем большинство других, работающих в телеиндустрии, расположились на кухне. Потом Тони направился в кладовую, где теперь был устроен офис режиссера.

Он запихал рюкзак на нижнюю полку шкафа, расписался и схватил рацию. Похоже, первый канал, отведенный для режиссера, молчал. Может, Адам еще не приехал или пока не начал говорить, кто знает. Зато на восьмом канале человеку, ответственному за генератор, и остальным членам транспортной команды было что сказать по поводу того, как заставить оборудование работать в дождь. Впечатленный тем, что ругательства прорывались сквозь любые помехи, Тони снова настроил рацию на первый канал и двинулся в оранжерею, расположенную за домом.

Тут собирались статисты.

Тони уже слышал низкое гудение двух дюжин голосов, одновременно жалующихся на своих агентов.

Когда Фостер проходил мимо подножия задней лестницы, в давние времена предназначенной для слуг, его внимание привлек еще один звук. Отдаленное ритмичное поскрипывание.

Скрип-скрип. Скрип-скрип.

Как будто что-то… раскачивалось.

Наверное, кто-то оставил открытой дверь на втором этаже. Тони прикинул, не подняться ли, чтобы ее закрыть, потом заметил черного кота, сидящего почти на самом верху, и передумал. Неровная, узкая и крутая, эта лестница однажды уже пыталась его убить, даже без дополнительной помехи, чего-то такого, обо что можно было споткнуться.

Порыв холодного ветра, внезапно устремившийся со второго этажа, встопорщил волоски на затылке Тони и окончательно укрепил его решение. Влажная одежда и холодный воздух плохо сочетались друг с другом. Кроме того, он уже опаздывал.

Фостер залпом выпил черный кофе, поспешил по узкому коридору, спустился по трем каменным ступенькам и наконец-то очутился в оранжерее.

Почти тридцать лет за заброшенным домом следили только наемные смотрители. Похоже, ни один из них не занимался садоводством. В оранжерее царило запустение, здесь не было никаких растений, даже засохших. На приподнятых клумбах ничего не зеленело, в маленьком пруду никто не плавал. Большие каменные вазоны откровенно скучали. С другой стороны, сейчас в этом помещении почти не осталось свободного места.

На дальней стороне пруда несколько мужчин и женщин переодевались в современные вечерние наряды. Они делали это с беспечностью людей, для которых давно уже не в новинку видеть других и демонстрировать себя в нижнем белье.

Между клумбами и каменными вазонами другие люди, уже одетые, сидели в складных пластиковых креслах. Они пили кофе, читали газеты и ждали, когда подойдет их очередь к гримеру.

У каменной стены, соединяющей дом с оранжереей, были установлены две гримерки. В некоторых сериалах статисты сами приводили в порядок волосы и лицо, но Эверетт отказывался принять такое. Чи-Би, обычно столь прижимистый, что мог получить шесть центов сдачи с пятицентовой монеты, на сей раз уступил. Шерил, ассистентка художника-гримера, работавшая одновременно на «Чи-Би продакшнс» и на местное похоронное бюро, обслуживала второе кресло. Щипцы для завивки, лак для волос и множество расчесок мелькали с головокружительной скоростью.

Эверетт вдруг крикнул:

— Время! — и Тони понял, что гример с ассистенткой работали наперегонки.

— Это нечестно! — пожаловалась Шерил, мазнув здоровенной пуховкой по высокой мужской лысине. — У меня площадь работы больше!

— А у меня подход деликатнее.

— Что ж, я работаю быстрее, когда они лежат. — Шерил шагнула назад, швырнула большую пуховку на поднос и заявила статисту: — Вы очаровательны.

Тони сомневался, что она убедила в этом мужчину — белого, в возрасте от тридцати до сорока лет, одетого в собственный вечерний костюм. Вряд ли он был счастлив такое услышать.

— Следующие двое! — прокричал Эверетт, перекрывая стук дождя по стеклу, жестом велел загримированным статистам подняться с кресел и добавил: — Не прикасайтесь к лицу!