Поденка - Джеймс Хэйзел

Рак рукой откинул волосы, упавшие на глаза. У него была идеальная стрижка, хотя иногда отдельные светлые пряди все-таки падали на лицо. Его безупречный костюм был явно сшит на заказ на Севил-роу [5]. В этом ветхом сарае с полосками света, пробивающегося из щелей в стенах, он выглядел совершенно неуместно.

Нацист, одетый в лохмотья военнопленного, больше походящие на мешок, чем на одежду, сидел на стуле абсолютно прямо, гордо задрав голову, что мало соответствовало его положению. При этом он неотрывно смотрел прямо на Рака. «Интересно, – подумал тот, – сколько людей когда-то заглядывали в эти голубые глаза, моля о пощаде?» Он хорошо знал, какое отчаяние было написано на их лицах, – сам такое видел не раз.

Курт Шнайдер был выше Рака, но отличался крайней худобой. Нет, он ничуть не напоминал те живые скелеты, которых американские солдаты освободили из концлагеря Бухенвальд, но Рак уже несколько недель не давал ему ни есть, ни спать, и теперь напряжение буквально сочилось из его побледневшей кожи. И все-таки он еще не сломался. Глубокие вертикальные морщины, избороздившие лицо, и седые космы, линия роста которых начиналась далеко от такого же морщинистого лба, состарили его, но это не походило на обычное естественное старение. Один его глаз с вызовом смотрел на Рака, в то время как другой косил в сторону и блуждал. Рак закурил сигарету. «Я вижу перед собой безумие», – подумал он. Он избегал продолжительных зрительных контактов со Шнайдером, поскольку тот мог решить, что оппонент испытывает беспокойство, когда перестает смотреть ему в глаза. Полковник протянул хирургу пачку сигарет, потом посмотрел на его руки, скованные за спиной, и, пожав плечами, убрал ее. Он немного посидит и подождет – вдруг Шнайдер заговорит первым. Но подозревал, что тот не захочет сам начать разговор.

Нет, это не безумие. Это зло.

Однако Рак ошибся. Шнайдер внезапно поднялся со стула и тяжело опустился на него опять. Нет, это не было попыткой к бегству. Это была досада на собственное бессилие. Гнев. И, возможно, выражение протеста. Рак вскинул бровь.

– Думаешь, притащив меня в этот сарай, ты сумеешь меня запугать, свинья? – резко спросил Шнайдер.

Как Рак и предполагал, он хорошо говорил по-английски, но с отчетливым немецким акцентом.

Грубый голос расы господ. Язык Сатаны.

Рак молчал, позволяя паузе, последовавшей за вопросом немца, затянуться.

– Где мы находимся? – вновь подал голос Шнайдер.

– На ферме. Далеко-далеко от Лондона. И еще дальше от Берлина.

– Мне никогда не нравился ни один из этих городов.

– Вот и хорошо. Оба они сейчас так разрушены, что ни тот, ни другой не узнать. Хотя Лондон освещен чуть ярче, чем Берлин. – Рак уловил во взгляде Шнайдера интерес. – Разве вы не знали, доктор? Война закончилась. Гитлер мертв. А Россия остается коммунистическим государством, изолированным от внешнего мира.

– Это не имеет значения. Если вы лжете и в ближайшее время не начнется вторжение германских войск в Англию, меня убьют. Если же вы говорите правду, то меня убьют все равно.

Рак отметил, что смотрящий в сторону глаз Шнайдера едва уловимо блеснул, когда он сказал, что Гитлер мертв. Похоже, этот немец каким-то образом научил один свой глаз косить. Ведь он виновен и в более странных извращениях.

– Почему вы не бежали из Бухенвальда вместе с остальным персоналом лагеря, доктор Шнайдер, когда у вас была такая возможность? Вы же знали, что в ваш концлагерь скоро явятся американцы, знали еще за несколько дней до появления там Эйнсуорта и его ребят. Почему же вы не… спаслись бегством?

– Если бы я это сделал, то лишил бы себя удовольствия познакомиться с вами. – Один глаз по-прежнему неотрывно смотрел на Рака.

Похоже, хирург натренировал этот свой чертов глаз не моргать.

Полковник откинулся на спинку стула и еще раз затянулся сигаретой. Он два года проработал в тайной тюрьме в Кенсингтоне, известной как Клетка, где взятых в плен нацистов пытали, чтобы получить информацию. Тогда он напрямую подчинялся начальнику отдела допросов военнопленных – подразделения Управления военной разведки, о существовании которого широкая публика и не подозревала. Рак считался специалистом по добыванию нужной информации за кратчайшие сроки. Когда война закончилась, он со своими талантами перешел в МИ-5, чтобы попытаться отыскать на опустошенном войной континенте те крупицы полезных сведений, которые там еще остались. Вдруг среди пепла войны обнаружатся спрятанные в нем сокровища.

– Моя фамилия Рак. Я работаю на британское правительство, Управление военной разведки, МИ-5. Имею звание полковника, хотя редко так представляюсь. Я специалист по ведению допросов, тайному сбору разведывательных данных и шпионажу. Нигде не останется никаких упоминаний о том, что эта наша беседа вообще имела место, кроме того отчета, который составлю я и который прочтут только немногие избранные, после чего он сразу же будет уничтожен. Если во время суда над вами или на каком-то другом этапе вы расскажете о наших встречах, мы будем это отрицать. Вы меня поняли?

Шнайдер немного помолчал, обдумывая то, что сказал ему Рак.

– Я внимательно вас слушаю, герр Рак. По крайней мере, пока.

Дверь сарая за спиной Шнайдера открылась, и в дверной проем хлынул свет. Рак смотрел, как в сарай входит женщина в сопровождении двух солдат. Двое других военных внесли внутрь небольшой письменный стол и стул и поставили их возле двери сарая, в десяти футах от стола Рака. Солдаты водрузили на стол стенографическую машинку. Женщина села за нее. Пока все это происходило, Шнайдер сидел совершенно неподвижно.

– Духи, – сказал немецкий врач, шумно втянув носом воздух и закрыв глаза. – Французские. – Он открыл глаза и посмотрел на Рака. На его лице читалось возбуждение. – Это наша личная стенографистка. Чтобы вы смогли составить свой отчет, герр Рак! Я прав, да?

Рак не ответил. Женщина подняла взгляд. Она оказалась значительно моложе, чем ожидал Рак, – лет двадцати, не старше. Он просил, чтобы к нему прислали кого-нибудь неприметного, но сейчас невольно взглянул на нее еще раз, желая убедиться, что первое впечатление его не обмануло. Блестящие темно-русые волосы, очки в темной широкой оправе. Маленькое личико, имеющее форму сердечка. Хорошенькая девушка с жемчужным ожерельем на шее, одетая в юбку прямого покроя. Абсолютно неподготовленная, впрочем, как и все, кого направляли ему в помощь. Судя по виду, ей следовало бы гордо цокать каблучками по Оксфорд-стрит, следуя в банк, а не стенографировать тайный допрос, проходящий в сарае.

Рак кивнул ей, и девушка начала печатать.

– Какова была ваша функция в Бухенвальде, доктор Шнайдер?

– Я работал врачом в тамошней больнице и жил при ней.

– В больнице? Вы так это называете?

Нацист промолчал.