И никого не стало… - Кирилл Казанцев

Он шагнул к подоконнику, прижал нос к толстому стеклу, забранному снаружи решеткой, и уставился в темень. Он ничего не видел! Кроме термометра за бортом, демонстрирующего полнейшую безнадегу: минус тридцать шесть!

– Черт вас побери, выключите свет!

Встрепенулся Буревич, щелкнул выключателем. Гостиная погрузилась во мрак, ахнули одновременно две женщины. Мужчина всматривался в даль до боли в глазах. Проступали какие-то елочки, заиндевевшие ветки кустарника, фрагмент беседки, заваленной снегом, забор. А за забором что-то темное, густое, неприятное и недружественное…

– Явно не город, – пробормотал Волостной. Пропадала решимость, уступая место неприятным предчувствиям.

– Да включите вы свет! – отчаянно завопила Валентина Максимовна.

Буревич щелкнул выключателем. Загорелись лампочки, имитирующие свечи на внушительной канделяберной люстре. Удручающая мизансцена: никто не сидел, люди стояли в напряженных позах, сбившись в кучу, даже трусливый Иван Петрович выбрался из-под камина и примкнул к компании, и такая удушливая волна ужаса исходила от этих людей…

– Ну, я так и знал, – натянуто пошутил прокурор. – У меня на всю неделю был неблагоприятный астрологический прогноз…

– Ладно, слушай сюда! – внезапно выплюнул полковник, приосанился, раздвинул одеревеневшие от страха челюсти. – Временно всем оставаться на своих местах!

И, делая отмашку правой рукой, он зашагал к буфетам, начал резко выдвигать ящики, гремела посуда, кухонный инвентарь. Язвительно похмыкивая, полковник выхватил из ящика здоровый кухонный нож с костяной рукояткой, проверил заточку, что-то хищно прошипел, взял его хватом снизу и исподлобья обозрел оробевшую компанию.

– Но-но, Эдуард Владимирович, мы же вам не опята, ей-богу… – то ли в шутку, то ли всерьез забеспокоился прокурор.

– Помолчите, Иннокентий Адамович, – бросил полковник и сжал рукоятку. Было видно, как расслабилось суровое лицо и кровь прилила не только к глазам. – Возникает несколько резонных вопросов, господа. Кто нас похитил? Уголовники, инопланетяне, сомалийские космические пираты? Если нас похитили, то где похитители? Если нас похитили, то почему бросили в комнате, напичканной ножами? Если нас похитили, то почему вон та дверь открыта? – он выстрелил подбородком в приоткрытую входную дверь, за которой просматривалась полоска темноты. И все невольно проследили за его взглядом. Поставленные вопросы требовали обсуждения.

Соорудив мужественный лик, полковник оценивающе разглядывал людей, выбирая из них наиболее дееспособных.

– Игорь Николаевич, Иннокентий Адамович, вооружайтесь ножами – и айда за мной. Посмотрим, что за чертовщина тут творится!

Никто не пожелал оставаться в гостиной. За тремя мужчинами, выступающими в авангарде, живописной толпой повалили остальные – даже трусоватый Иван Петрович, лишь каким-то чудом не разорвавшийся от страха на ошметки. Люди высыпали из гостиной и недоуменно стали озираться. Перед ними простирался умеренно освещенный обширный холл, выстланный мраморными плитами. Серые осыпающиеся стены, оформленные рельефными багетами и розетками. Дорические колонны, помпезная лестница на второй этаж – тяжелые балясины имитировали шахматные фигуры, а перила были вырублены из крапчатого гранита. Ступени убегали в темноту. Вход в гостиную обрамляли две пристенные колонны. На первом этаже было несколько помещений, но людей в первую очередь интересовала входная дверь по курсу – высокая, двустворчатая, закрытая. С двух сторон были окна, а сверху – архитектурные излишества в виде лепнины.

– Мы ее выбьем, не хрен делать… – хрипел возбужденный Буревич, подлетая к двери и уже собираясь засадить по ней пяткой, но почему-то передумал.

– Выбивайте ее, скорее! – верещала Екатерина Семеновна и стала толкать в спину неповоротливого Арнольда Генриховича. – Ну что вы тут груши околачиваете, господин депутат, шевелитесь, черт вас побери!

– А ну не трогайте меня! – завизжал, как баба, означенный господин и со всей силой оттолкнул от себя женщину. Не врежься она в красотку Ольгу Дмитриевну, ей пришлось бы лететь через весь холл. Женщины ругались, возились в полумраке, а полковник уже командовал:

– А ну навалились, лежебоки, навалились!

Но тут перед дверью выросла осанистая фигура адвоката Чичерина, он сделал толпе упреждающий знак. Потом как-то нерешительно взялся за массивную ручку, помедлил, словно спешил свершить молитву, отодвинул по направляющей тяжелый бронзовый засов и, резко выдохнув, надавил на дверь.

Одна из створок со скрипом приоткрылась… И в следующий миг ее швырнуло обратно ураганным порывом ветра. Обжигающий холод ударил по лицам! Люди загалдели, полковник оттолкнул растерявшегося адвоката, лично распахнул дверь и первым выпрыгнул наружу с торжествующим рыком. И тут же поскользнулся на заледеневших плитах крыльца, обрамленного колоннами, не удержался, покатился. Остальные уже лезли на улицу, кто-то падал – слава богу, не фатально. Спрыгивали с крыльца, метались по заметенной подъездной дорожке, барахтались в снегу. Царила темень, бледный свет поступал лишь из окон вестибюля, но его катастрофически не хватало, чтобы что-то разглядеть. Луна отсутствовала – спутник планеты в этот злосчастный час находился на другой стороне здания. Повалилась в снег Валентина Максимовна, ей на шею взгромоздился завывающий Иван Петрович, и она никак не могла его стряхнуть, вертелась, энергично использовала табуированную лексику. Дул пронизывающий ветер, мела поземка. Мелкий снег проникал под одежду, студеный вихрь морозил щеки. Из темноты напротив крыльца проступал заснеженный садик, заиндевевшие деревья. За ними забор, ворота… Одежда, в которой люди оказались на улице, была никак не предназначена для аномального холода. Кто-то, чертыхаясь, побежал обратно, самые стойкие продолжали метаться, но уже без всякого энтузиазма. Игорь Константинович Волостной имел способность подмечать детали. И с экстремальными условиями был знаком не понаслышке. Он уже прикидывал, сколько сможет выдержать на этом холоде – как ныряльщик перед погружением. Минуты три, четыре – максимум. А затем – гарантированное обморожение пальцев и щек. Он выбросил нож (запомнил, куда), сунул руки в карманы и побежал, утопая в снегу, по дорожке, огибающей заметенный садик. Брови обрастали инеем, холод уже выкручивал позвоночник. Ладно бы в тулупе, а не в этой дохлой куртке… Он подметил, что совсем недавно здесь проезжал автомобиль с широкой колесной базой – автобус или вездеход. Следы еще не замело. Ничего удивительного – ведь всю компанию как-то сюда доставили. Он присел, пытаясь разглядеть рисунок протектора. Бесполезное занятие, только время терять. Протектор мощный, кто бы сомневался. Он помчался дальше, приближаясь к воротам. Ворота были не массивные, порядком обветшали, створки без труда разъехались, и он с колотящимся сердцем вывалился наружу!

Радость оказалась преждевременной. Здесь не было ни населенного пункта, ни дороги (об этом, собственно, можно было и сразу догадаться). Метров семьдесят до плотного ельника – колея, продавленная автомобилем, наискосок тянулась к лесу, а дальше изгибалась и волочилась вдоль опушки. Решение двинуться по колее было, мягко говоря, непродуманным. Волостной ввалился в траншею, продавленную колесом, протащился несколько метров и увяз. Вот уж точно – там, где пехота не пройдет… Он рычал, выкапывался, разгребал снег голыми руками. Продвинулся еще немного и снова упал.