Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

Отчего я не пошёл вместе с группой и Магдой смотреть древний храм? Чёрт занёс меня на проклятый рынок…

– Я хочу домой! Я хочу домой!!!

Мимо проходили люди. Чужие, странные, равнодушные. Переговаривались на неведомом языке. Сквозили беглыми взглядами, шаркали ногами по песку, шуршали полами длинных одежд. Никому не было до меня никакого дела. Подумаешь, сидит ещё один придурок с расширенными от тоскливого ужаса зрачками. Что-то тускло блеснуло, звякнуло о камень, заплясало у моих сандалий. Монета. Большая, тяжёлая, не похожая ни на одну из виденных мною прежде. На одной стороне – чеканный профиль хмурого горбоносого мужика. Ну и что мне с ним делать? Я тупо вертел медный кругляш, пока не зашёлся в приступе истерического хохота, осенённый догадкой: мне подали милостыню. Чью-то добрую душу тронул мой жалкий вид. Волшебное превращение благополучного туриста в безумного скитальца. Чудо Земли обетованной! Мой дикий хохот перешёл в хриплый кашель. Пить. Полжизни за стакан холодной минералки. Пусть даже воды, противной, из-под крана в отеле, которую и в рот-то брать нельзя: три дня зубы пополощешь, на четвёртый сами выпадут… Но сейчас я выпил бы и её… Я поднялся. Жажда гнала обратно, в сумасшествие каменных стен. Самый надёжный плен – плен пустыни. Не разумом – шестым чувством из гудящего муравейника вычленил мальчишку, тащившего на плече кувшин, в котором плескалась вожделенная влага. Этот плеск я услыхал бы сейчас за сотню миль. Жестом я подозвал его, трясясь, как наркоман в ожидании дозы, попросил глоток. Мальчишка позвенел тощим тряпичным узлом, болтавшимся на грязном поясе, давая понять: за это удовольствие надо платить. И впрямь, что в пустыне может быть дороже воды? Я протянул брошенную мне монету. Мальчишка презрительно сморщился, видимо этого было недостаточно.

– Больше нет… – прохрипел я, отмахиваясь от плывущих красно-чёрных кругов перед глазами.

Мальчишка надменно фыркнул и потрусил дальше. Внезапно мной овладело бешенство. Чудовищный прилив лютой злобы, придавшей мне силы. Я был готов разорвать в клочки, маленького негодяя и каждого, кто помешал бы мне утолить жажду, адским огнём снедавшую внутренности. В два прыжка я догнал мальчишку, сорвал кувшин с плеча, пихнул возмущённого пацана в сторону. Тот заверещал во всю мочь лужёной глотки. Я присосался к кувшину, готов был втянуть его в себя целиком, вместе с глиняными стенками. Вода текла по моему подбородку, заливала одежду… Это было счастье. Момент наивысшего наслаждения, сравнимого с самым головокружительным оргазмом…

Всё произошло с невероятной быстротой. Чьи-то руки вырвали у меня кувшин, одновременно страшный удар в подбородок сбил меня с ног. Рот наполнился солёной влагой. Я кулем плюхнулся на какие-то овощи, жалобно чавкнувшие под моим весом. Рядом оглушительно заревел огромный бородатый продавец тех самых овощей. Я закрыл руками голову, защищаясь от занесённого кулака размером со средний арбуз, но удар обрушился не на меня, он пришёлся по багровой физиономии того, кто вступился за мальчишку-водоноса, и опрокинул меня на овощи, утратившие товарный вид. Тот, оказавшись в нокауте, сплюнул красным, подхватил огромную сучковатую дубину. Кто-то третий бросился разнимать, но ему досталось с обеих сторон. Завизжала какая-то женщина. Побитый миротворец немедленно вооружился доской и, возжаждав отмщения, ринулся в бой, на ходу опрокидывая платяной навес, из-под которого, громко бранясь, выскочил очень недовольный хозяин. Число дерущихся стремительно росло. В ход шло всё, что попадалось под горячие руки, включая злополучный кувшин и испорченные овощи. Со стороны спешили те самые парни в доспехах, базарившие около стены, и их копья, ещё несколько минут назад воспринимаемые мною как нелепый металлолом, грозно и тускло поблёскивали в загорелых мускулистых руках, нацеленные на разгорячённые потасовкой головы. Я сжался и похолодел, приготовившись к чему-то неизбежному и очень страшному. Стражей порядка было трое. Копья, правда, они пускать в ход не стали, ограничились довольно увесистыми дубинками, вроде тех, что применяет наш ОМОН. Свист – и дубинка обрушилась на плечо торговца овощами. Его рука повисла безвольной плетью, а лицо посерело, а сам он не сел – упал на один из ящиков, скорчившись от боли. И тут один из них склонился надо мной. Высокий, широкоплечий, из тех породистых красавчиков, что имеют большой успех у экзальтированных девушек: римский профиль, квадратный подбородок, хищный прищур оливковых глаз, надменно изогнутые тонкие красные губы – мне он сразу не понравился. Видимо, я ему тоже. Атлет брезгливо дотронулся до моего плеча кончиком копья, будто боялся запачкать отполированный наконечник, что-то громко спросил. Я молча покачал головой. Слова прилипли к горлу, но всё равно в них не было смысла. Шестым чувством я понял, что, и эти ребята меня не поймут, и будет только хуже, хоть это трудно было представить. Надменный атлет обвёл взглядом торговцев и громко спросил о чём-то у них. Я ожидал, что торговцы сдадут меня этим бравым воинам с потрохами, ведь именно я заварил кашу, но они молчали. Как в рот воды набрали. Прямо-таки партизаны на допросе. Это напоминало круговую поруку. Перемирие, при котором все живые твари, даже пару минут назад готовые перегрызть друг другу глотки, сплачиваются перед лицом опасности более грозной и чужеродной. Я не мог знать этого наверняка, но чувствовал каждой клеточкой своего измученного обезвоженного обессиленного тела.

Атлет с копьём брякнул что-то отрывистое, по тону напоминавшее ругательство, сплюнул под прилавок, пристально уставился на мои ноги. Этот хищный прищуренный взгляд не сулил ничего хорошего. И пока я соображал, в чём, собственно, дело (в ужасе допуская самое худшее), красавчик ткнул копьём в мои сандалеты, выдал рубленую фразу, сопроводил энергичным жестом левой руки, который можно было перевести как «Дай сюда». Неужели этому уроду понадобилась моя нехитрая обувка, приобретенная незадолго до отпуска на вещевом рынке всего за полсотни баксов. Я автоматически перевёл взгляд на его сандалии, изрядно растоптанные и поношенные. Тут я окончательно всё понял, и внутри меня поднялась волна справедливого возмущения. Грабёж иностранного туриста средь бела дня, да ещё при стечении народа! Я открыл рот, но кто-то сзади тихонько подтолкнул меня в спину, явно давая понять, что спорить не стоит. Я и сам убедился в том, когда в следующий миг атлет безо всяких церемоний пнул меня ногой и, замахнувшись вырванной из-за пояса дубинкой, повторил приказ.

Разуваясь, я цедил сквозь зубы все известные бранные выражения, но, занятый осмотром трофея, вор в законе не обращал на меня ни малейшего внимания. Особенно заинтриговало стервеца выбитый сбоку лейбл а-ля Карло Пазолини. Брови поползли кверху, сломавшись на переносице. Удивлённо хмыкнув, он сунул в них босую грязную ногу, и, к моему сожалению, у нас оказался один размер. Грабитель потоптался на месте вокруг копья, удовлетворённо что-то пробурчал и, швырнув мне свои вонючие обноски, гордо удалился, по пути захватив пару яблок из корзины торговца. Первым желанием было швырнуть мерзкие чужие штиблеты, но здравый смысл и сочувственные возгласы окружающих подсказали, что босиком я далеко не уйду. Я с отвращением обулся и, стараясь не привлекать более ничьего внимания, серой мышкой прошмыгнул меж лотков, пошёл, а, когда убедился, что моя персона не вызывает интереса, побежал, куда понесли заплетавшиеся ноги. Бежал, не разбирая направления, меж огромных глиняных горшков, исполинских сыров, пёстрого тряпья и горящих солнечным блеском побрякушек, задевая макушкой какие-то висящие корзины, веники из пряных пахучих трав.