Тень моей любви - Дебора Смит

В субботу, накануне Пасхи, всегда красят яйца. Если чего-то и хватает на птицеферме, так это яиц. А в понедельник, после Пасхи, между прочим, день яичных салатов.

Всю субботу мы провели на кухне. Варили яйца, окунали их в краску, некоторые украшали сусальным золотом, обливали воском, чтобы получить причудливые узоры. Джош и Брэди держались отстраненно, не снисходя к нашим занятиям. Хоп и Эван хотя и вертелись рядом, но ни в какую не желали признаваться, что тоже хотели бы внести свою лепту. Старшее же поколение, в лице мамы и папы, занималось этим до одурения. Никакой Фаберже, ювелир царской семьи в России, не отдавался искусству создания пасхальных яиц с такой страстью, как мы.

Мы разложили яйца в десяток маленьких корзиночек вместе со сладостями и детскими библиями. Эти корзиночки предназначались детям сестер Макклендон. Тетя Доки, мама и еще несколько дам-благотворительниц отправляли им такие подарки каждый год.

В пасхальное утро я сбежала вниз прямо в ночной рубашке. И там, в гостиной, на самом виду стояла моя личная огромная розовая пасхальная корзина, вся в розовых бантах и с торчащим из неё мягким розовым пуделем. Мама и папа уже, конечно, встали и теперь смотрели на меня, стоя у двери.

Я вежливо сказала:

– Спасибо за пуделя, – затем отодвинула его в сторону и стала копаться в корзине, доставая из нее обернутые в фольгу марципановые яйца и цыплят, огромного шоколадного зайца с желтыми марципановыми глазами, уютно устроившегося на зеленой целлофановой траве. Я в нетерпении сорвала с зайца пластиковую Обертку. Я уже чувствовала его восхитительный вкус. Кто же не любил в детстве сладостей, но я любила их неистово.

В комнату вошел Эван в голубом пасхальном костюме. Шею его украшал белый шелковый галстук. Волосы приглажены, в руках белая Библия. Ему было двенадцать, и он был полон решимости делать все как полагается.

– Пасха не для этого, – заявил он. – Мы должны подождать.

– Эван прав, – поддержала мама. – Клер, сладости после церкви.

Я уже поднесла зайца ко рту. О, искушение! О, грех пристрастия к шоколаду!

– Клер! – повысил голос папа.

– О, черт возьми! – выпалила я.

Я была обречена. Обречена, как только слово соскользнуло с моих губ. Христос воскрес не для того, чтобы Клер Мэлони поминала черта над шоколадным зайцем в пасхальное утро.

Вот поэтому я не участвовала в катании яиц, не стукала радостно по яркой скорлупе чужого яйца своим, проверяя, чье крепче. Мою драгоценную корзину с шоколадным зайцем, розовым пуделем и всем прочим пришлось отдать детям сестер Макклендон. Больше того, мама потащила меня с собой в это мерзкое место, на Стикем-роуд, куда в другие дни вход мне, разумеется, был заказан. Это должно было научить меня смирению.

Все здесь напомнило мне Пустошь, где жил Рони: на дворе, вокруг которого теснились малюсенькие полуразрушенные домики и проржавевшие прицепы, валялся мусор, скомканные бумаги. Зато здесь не было ни цветов, ни кустов. Жизнь проходила без излишеств, и только лесные деревья отбрасывали длинные тени на две древние машины с лысыми шинами. По двору бродили пугливые и неприветливые собаки. Такими же были и дети. На любом мало-мальски свободном месте неминуемо скапливался всякий хлам. Очередной муж Эдны Фэ с открытым ртом храпел на кушетке под деревом. Рубашка у него была расстегнута, рука сжимала перед джинсов.

– Возблагодарим бога за его щедрость к нам, и да сподобит он нас помочь тем, кто не в силах помочь себе сам, – произнесла тетя Доки, нажав на тормоз своего “Кадиллака”.

– Аминь, – отозвалась мама.

– Господи, очисти это место от греха, – подключилась с заднего сиденья Сара Кихо, двоюродная сестра мамы.

– И пожалуйста, накажи людей, которые могут выбрасывать по десять долларов, – добавила мамина старшая сестра Ирэн.

– И это все, что достается им от Пита? – спросила Руби О’Брайен. Я обожаю тетю Руби. У нее был небольшой магазин одежды, и она позволяла своим детям рисовать на стенах их спален. Она была ветреной и всегда невпопад выпаливала что-нибудь неподобающее в присутствии нас, детей.

– Давайте сменим тему. Руби, – сказала мама. – Клер, ты подожди у машины. Можешь вынуть несколько яиц, если хочешь, и раздай детям. Мы вынесем корзины потом. Сначала надо зайти поздравить хозяев со Светлым Христовым Воскресением.

– Хорошо, мама, – с облегчением вздохнула я. Мне вовсе не хотелось таскаться за ними по этим грязным лачугам и молиться, сидя на грязных скамьях.

– Поговори с этими детьми о Христе, – сказала мне тетя Доки. – И непременно научи их благодарить за подарки. Надеюсь, ты сумеешь заставить их вести себя как следует.

– Да, мадам.

Мы вышли из машины, и дамы засуетились вокруг чумазых мальчишек и девчонок, которые возили ногами по песку, не отвечали на вопросы и бросали восторженные взгляды на мой великолепный розовый наряд и корзину с пасхальными яйцами, которую я достала с заднего сиденья. Хорошо еще, на мне не было шляпы. Я и без того неожиданно смутилась и почувствовала себя немного глупо.

Эдна Фэ, Лула и Сэлли вышли приветствовать нас. Они все были в обтягивающих джинсах и плотно прилегающих, низко вырезанных блузках. Лица их были густо размалеваны дешевой косметикой.

Сэлли уже полностью соответствовала всем требованиям клана Макклендон. Ее крашеные волосы победно развевались, ее тело просвечивало сквозь тонкую ткань, как зрелая дыня через прорванную упаковку. Эдна Фэ и Лула представляли собой нечто среднее между Дейзи и Сэлли. Вместе они могли бы представить все стадии изменения портрета Дориана Грея – тяжелая, изрядно потрепанная чувственность Дейзи, увядающая свежесть Эдны и Лулы и еще вполне недурненькая Сэлли. Боже, что ждет ее впереди, когда тяжелая жизнь высосет ее, как апельсин, и выплюнет за ненадобностью.

Я так внимательно рассматривала выстроившихся вдоль стены женщин, что чуть не уронила корзину с пасхальными яйцами.

– Какая ты хорошенькая, – сказала вдруг Сэлли. Она подошла совсем неслышно и наклонилась слишком близко ко мне. Прядь моих волос оказалась в ее пальцах, и Сэлли перебирала их, не отрывая от меня взгляда. – Ты похожа на рассыпчатый клубничный торт с голубыми глазами. О, какие глаза! Яркие, как сапфиры. Ты вбираешь ими весь мир. О чем ты думаешь, маленькая королева?

Я думала: “Если ты опять дотронешься до моих волос, я увернусь и ударю тебя”, – но наши отношения с мамой только-только наладились, и я удержалась.

Мама, появившись, как всегда, вовремя, встала между нами. Вежливая, но холодная улыбка застыла на ее губах. Она не произнесла ни слова, но Сэлли отодвинулась. Сэлли боялась маму и ее сестер.

– А где Дейзи? – спросила тетя Доки. – Она собирается с нами молиться?

– А, – сказала Эдна Фэ, зажигая сигарету, и кивнула в сторону одного из домов. – Она еще не готова.

Лула глуповато хихикнула и тут же прикрыла рот рукой.