Летняя Love story - Ксения Беленкова

– Ну, кто здесь не за здоровый, а за здоровский образ жизни? – спросил он, хитро подмигивая мне.

Мы весело общались, и если бы не противный смех белобрысой Лизы, вечер пошел бы вполне пристойно.

Начало смеркаться, и бабушка вынесла торт со свечами. Он был восхитительно красив в лучах заката. Мишка задул все свечи. Торт разрезали, и ароматные, покрытые воздушным кремом куски легли нам на блюдца. Только Лиза отказалась от своей части – она не ела сладкого после шести.

Мишка включил магнитофон и поставил диск с балладами. Заиграла моя любимая, старая как мир «Nothing Else Matters», и я поймала задумчивый взгляд Пашки. Больше всего мне сейчас хотелось потанцевать с ним. Но цепкие клешни белобрысой жерди Лизки уже тащили Пашу за собой.

– Пойдем? – робко спросил меня Денис, который, кажется, поймал наши с Пашкой взгляды.

Лиза вовсю прижималась к Полякову, я закинула руки Денису на шею, Маша с Мишей целовались, еле различимые в темноте.

Вдруг огонь заклокотал у меня в груди, начал резать горло и заколол глаза – я увидела, как Лиза поцеловала Пашу, и он не отвернулся! Вырвавшись из объятий Дениса, я побежала домой. Ноги были ватными от ликера с шампанским, по щекам текли слезы.

На полдороге к дому меня настиг Бубенцов.

– Ты из-за Полякова так расстроилась? Брось! Да ты в миллион раз красивей этой Барби! – говорил Денис, ласково вытирая слезы с моего лица. – Дурак он, Пашка! Как же я хочу быть на его месте… Не в смысле целоваться с Лизкой, а чтобы ты так на меня смотрела, как на него…

Денис осторожно дотронулся губами до моих губ. Странно, я почувствовала тепло, а не брекеты. А потом он поцеловал меня по-настоящему. Это было нежно и приятно, я совсем не сопротивлялась.

– Это твой первый поцелуй? – спросил Денис.

Я кивнула, не в силах собраться с мыслями.

– Наверное, ты хотела, чтобы все было иначе… Извини, – сказал он и отпустил меня.

Дожить до четырнадцати лет нецелованной мне уже не удастся. Конечно, я хотела, чтобы все было иначе – с Пашкой в березняке. Да что теперь говорить, я даже смутно помню, как все вчера произошло…

Завтра я уезжаю в Москву.

Бабушка весь день хлопочет по дому, собирает мою одежду и печет пирожки в дорогу.

Я засмотрела зеркало до дыр – перемен в себе после поцелуя не обнаружила.

Прибегала окрыленная любовью к Бурундукову Машка, расспрашивала про меня с Денисом. Я сказала, что ничего не помню – пьяная была. Меньше всего мне сейчас хотелось слушать охи-вздохи Кузькиной.

Днем приплелся Денис. Я заперлась в комнате и через дверь попросила бабушку придумать что-нибудь. Почему-то мне было стыдно смотреть ему в глаза.

– Соне нужно собираться, она не выйдет, – спасла меня бабушка.

Денис уныло пошел домой. Жизнь сделала меня жестокой, но иначе поступить я сейчас не могла.

Вечером к нам зашли Галопов с вдовой адмирала. Они сообщили, что подали заявление в ЗАГС и в августе состоится свадьба. Оба счастливые, просто светятся. Вдова даже как-то помолодела без парика, а спортсмен приосанился. Лишь крысоподобный бультерьер как ни в чем не бывало изображал вселенскую лень и апатию.

Утром приехал папа. Рассовал мои вещи по пакетам, полупустой чемодан швырнул в багажник – на все ушло 20 минут. И сказал – поехали!

Бабушка еле успела в нас борщ с пирожками перед отъездом впихнуть. Она прыгала вокруг меня и папы, причитая: звоните, на солнце много не лежите, за шведским столом не объедайтесь, много не купайтесь…

Дед молча пожал папе руку, а меня грубовато, но тепло обнял.

Я села в машину, папа нажал на газ, мы тронулись. За окнами поплыли заборы.

Когда мы проезжали участок Поляковых, я увидела Пашку, выкапывающего яму под яблоню. Пашка посмотрел на нашу машину, отбросил лопату и выбежал на дорогу.

Я покидала «Розовые зори». Паша стоял посреди дороги, в недоумении раскинув руки, и смотрел мне вслед. По мере нашего отдаления его растерянная фигурка становилась все меньше и меньше, а печаль в моей душе – все больше и больше…

Сборы на отдых в нашей семье – это песня… Песня «А ну-ка убери свой чемоданчик».

Последний куплет «А я не уберу свой чемоданчик» всегда остается за мамой. Вместе со всеми ее чемоданчиками, сумочками, пакетиками и рюкзачками.

Тогда папа уныло закуривает и поет восстанавливающую его душевное равновесие песню Виктора Цоя «Но если есть в кармане пачка сигарет…».

Только я ничего не пою. Голос у меня сильный, а слух – абсолютный ноль. При наложении одного на другое эффект возникает поразительный – поражает сразу и наповал.

Стиральная машинка весь день стирает, потом сушит, потом снова стирает… а я сижу на ней, чтоб в коридор не ускакала. Таков мой посильный вклад в эпопею под названием «Увидеть Турцию – и умереть… под тяжестью ручной клади».

Все время думаю о Пашке. Как он мог целоваться с белобрысой Жердью? От нее же за километр разит железобетонной тупостью! Я бы никогда не смогла целоваться с человеком без интеллекта. Даже брекеты не так страшны, как ощущение, что ты прикасаешься губами к совершенно безмозглому существу! Но мужчины, видимо, устроены иначе. Они могут часами облизывать лупоглазых блондинок, оставляя без интереса их умственные способности. Следствие этой неразборчивости разбивало мое сердце!

Попыталась переключиться и подумать об Игорьке. Но оказалась слишком зла, чтобы предаваться сладостным мечтам. Я мучилась ревностью до самого вечера, пока не испугалась, что от нервотрепки у меня начнут выпадать волосы, шелушиться кожа или, еще хуже, прихватит живот. Как-никак завтра лететь в Турцию, и мое физическое состояние не должно вызывать нареканий!

Как мы умудрились не опоздать в аэропорт – ума не приложу. Мама сделала для этого все: забыла авиабилеты в кармане папиного пиджака, который остался дома, и нам пришлось с полпути возвращаться. На паспортном контроле выяснилось, что она старше своей фотографии лет на двадцать пять. И маму уже хотели завернуть, но она вовремя сообразила, что предъявила мой паспорт вместо своего.

Но это еще мелочи по сравнению с тем, что творится с мамой в дьюти-фри. Она носится промеж шоколада и игрушек, которых полно в каждом московском супермаркете, как рыбка, попавшая из аквариума в океан. И все время спрашивает папу: «А сколько это стоит в рублях?» Папа же звенит бутылками и на мамин панический ажиотаж не обращает никакого внимания.

В самолете начинается самое интересное. Мама всю дорогу шутит и пьет вино, изображая, что ей совсем не страшно. Папа читает журналы и ест, ничего не изображая.