Некама - Саша Виленский

учебу — благо приближалась последняя зимняя сессия в институте — и в общественную работу в турсекции. Чем больше себя занимаешь, чем меньше остается свободного времени — тем меньше глупостей лезет в голову. Впереди интересная работа по специальности рядом с домом, а еще — неожиданный приятный сюрприз: один из самых уважаемых туристов УПИ, звезда радиофака Гуся Сорокин предложил ей пойти с его группой на Северный Урал в поход наивысшей категории сложности. Для него это означало звание мастера спорта по туризму, а Зоя могла бы после этого претендовать на 1 разряд. Это было очень здорово, так что она отказалась пойти с другой группой, все же Сорокин — это Сорокин! И тут выяснилось такое, что резко омрачило радость — Гуся пригласил в группу и Геру. Знала бы — не отказывалась от той команды, но сейчас было поздно, да и не по-туристски. Пойдет вместе с Герой в группе. Пусть и он, и все остальные видят, какой у нее характер. Из седла просто так не выбьешь! Хотя больно было ужасно.

Гусей Сорокина ласково прозвала бабушка, и один из однокурсников, гостивших у Игоря в Первоуральске, услышал это и пришел в полный восторг. Понятно, что после этого весь институт и вся турсекция только так Сорокина и называли, правда, в основном, за глаза, потому что Игорь, несмотря на смешное прозвище, был крут, резок и спуску никому не давал. Зою, правда, и за «Гусю» прощал, а ей как раз нравилось так называть серьезного парня с волевым характером, которому прочили блестящее будущее. Еще полгода до диплома, а ему уже обещали место на кафедре, о как! Ну, гений, что уж там. Своевольный, как все гении. 23-х лет еще нет, а уже — три запатентованных изобретения, серьезные разработки, диплом, который, как шепотом говорили на факультете, могут засчитать за кандидатскую!

При этом — лучший турист института, водивший группы по Саянам и в Хибины, строгий до жесткости, но при этом настоящий турист, с быстрой оценкой ситуации и умением принимать решения. Иногда, конечно, неправильные, но главное — принимать, а не мямлить. И Игорь не только принимал, но и требовал безоговорочного этих решений выполнения. Даже если они неправильные. Руководитель, одно слово. И маршруты выбирал очень интересные, непростые, но — интересные. В общем, попасть к нему в группу было почетно.

При этом совершенно не был хмурым занудой, а мог и пошутить, посмеяться, любил веселые розыгрыши. С юмором у технарей вообще было все в порядке. Тихого заику Олежку Оленина прозвали Диким — два О имени и фамилии напоминали молекулу дикислорода О2, так и пошло, сократили дикислород до «дикого». Смешно было, особенно на контрасте между прозвищем и характером мягкого и уступчивого Олежки. Он тоже был в группе, тщательно подбираемой Гусей.

Радостно было и от того, что к группе присоединились бывшие студенты, а сегодня уважаемые инженеры серьезных предприятий — весельчак и балагур Егорка Онищенко, неистощимый на розыгрыши Коля Тубор, гитарист и боксер Ростик Севостьянов. Это радовало, ребята все были знакомы, с кем-то уже ходили в походы, с кем-то встречались на заседаниях секции. Кроме Зои Гуся включил в группу еще одну девушку — Любу Березину, это тоже радовало, хоть характер у Любы был так себе, тяжеленький, но все же женская поддержка никогда не помешает.

Была, правда, в подобранной группе одна странность: с ними в поход собрался какой-то Семен Серебров, человек вовсе не из их клуба, и вообще не из института, намного их всех старше, но Гуся объяснил, что так надо. И точка. Тем более, что кто-то там важный за него просил. Ну надо так надо, какая разница. Главное, чтобы мужик хорошим оказался.

В общем, группу Гуся собрал знатную, чуть ли не идеальную. Зоя, конечно, знала, что нравится Сорокину, девушки такое очень быстро схватывают, да и Олежке «Дикому», который в жизни не показал бы вида, но так иногда смотрел на нее своими коровьими глазами, что Зое было и смешно, и приятно. Естественно, приятно, а как же! Если бы не Гера, с которым Зоя просто не знала, как себя вести, то не поход, а — мечта. А с ним надо будет выдержать три недели бок о бок. Выдержит? Зоя не знала, до сих пор в животе сжимался ледяной комок, когда вспоминала, как он шел с той девушкой, держась за руки.

ПИСЬМО ЗОИ КОЛОМИЙЦЕВОЙ СВОЕЙ ПОДРУГЕ КИРЕ, ЯНВАРЬ, 1959

… А с Герой мы больше не дружим. Удивилась? Да? Все удивляются. Даже не разговариваем, не здороваемся, он уже с другой девчонкой ходит везде.

А теперь вместе с ним идем в поход… Как выдержу? Не знаю. Представляешь, как разбередятся подживающие раны? Ведь не было дня, чтобы я о нем не вспоминала. Кира, ты понимаешь как тяжело мне будет, правда? Но постараюсь относиться к нему как и ко всем. Ведь он же смог пойти со мной в одну группу, значит и я должна крепиться. Но ведь я люблю его, Кира!

АПРЕЛЬ 1945, ПЛАЦДАРМ ЭРЛЕНГОФ, БРАНДЕНБУРГ, ГЕРМАНИЯ

В то, что это конец, Сашко Кулик поверить не мог. Умом понимал, но принять отказывался. Сначала все шло вроде успешно, их рота ворвалась в советские траншеи, пошла зверская рукопашная, сопровождаемая с обеих сторон отборным русским матом, дрались обе стороны отчаянно, понимая, что пощады не будет ни тем, ни другим. Одолеть красных они, конечно, смогли, были намного злее от отчаяния, да вот только надолго ли одолели-то? С высокого противоположного берега Одера по позициям, занятым теперь власовцами, наверняка готовилась открыть огонь армейская артиллерия, и ежу понятно было, что отошедшие ко второй линии траншей советские части через какое-то время перегруппируются и вышибут их отсюда в два счета. Первый успех ничего не решал, слишком уж не равны были силы. Так что это был конец, и был этот конец близок. Даже очень близок. Надо было что-то придумать. Помирать Сашко совсем не хотел.

Кулик поправил уродливую, но удобную немецкую каску, подмигнул соседу, ефрейтору Горбунову:

— Не ссы, Горбун, прорвемся. Сейчас остальные подтянутся и двинем на красноперых, пощекочем им там, где не надо.

Горбунов сглотнул и кивнул, типа, поверил. Никакие остальные подойти, конечно не могли. Часть власовцев лежала на подступах к позициям, часть орала от боли, пытаясь уползти по застывшей апрельской земле к своим, и только они — то, что осталось от роты — тихо дрожали в окопах от страха и холода. А осталось их человек