Чернобыль. Обитель зла - Виктор Володин

– Комнату осмотреть хочешь? Ну что же, пойдем, осмотришь.

Я не ожидал, что он после сказанного проявит хоть какое-то желание со мной сотрудничать. Поэтому сразу заподозрил подвох. Даже приготовился к возможным осложнениям.

Но оказалось, что меня ждет проблема совсем другого характера. Он распахнул передо мной дверь и повел рукой, приглашая заглянуть. Я заглянул, и оказалось, что на осмотр комнаты Ларисы Уваровой я потрачу очень мало времени. Собственно, никакой комнаты не было. А была просто коробка из четырех стен, на которых очень дико смотрелись новенькие виниловые обои.

– А где ее вещи? – спросил я, заранее зная ответ.

– Мы все выбросили. Комнату отремонтируем и будем сдавать квартиранту. Чтобы забыть про само существование этой малолетней сволочи!

Меня передернуло. Уваров все больше рисковал нарваться на то, что я ему врежу.

– Не забудете, – ответил я. – И ты это прекрасно знаешь. И ты, и твоя жена обречены всегда помнить дочь, которую ненавидели совершенно незаслуженно, сваливали на нее вину в собственных недостатках, а потом еще и дали ей умереть. Пойду я, а то сейчас не сдержусь.

Хорохорившийся доселе Уваров, стоило мне намекнуть на возможные неприятности, заметно увеличил дистанцию между собой и мною. Я молча прошел к двери и вышел, не попрощавшись. Мне на полном серьезе хотелось принять душ, чтобы отмыться от грязи, облепившей меня в этой квартире. Подумалось, что с такими настроями лучше было бы не ехать на третий разговор, а засесть где-нибудь за хорошим кофе. Но день уже шел к вечеру, а Люберцы не так уж и близко от Бирюлево. Я решил, что кофе может подождать.

Общая черта

Третья поездка, заняв больше всего времени, не внесла никаких позитивных перемен в наше понимание ситуации. Родители пропавшей без вести Марины Потаниной знали о причинах внезапных перемен в поведении своей дочери нисколько не больше, чем родители остальных детей. Более того, их это задело едва ли не сильнее всех прочих родителей вместе взятых. Потому что Марина была настоящей гордостью фамилии.

Исчезновение девочки стало трагедией для семьи, и они были готовы, если понадобится, продать душу дьяволу, если это поможет вернуть Марину. Так что я получил полную откровенность. Полную, но, как уже отмечалось, абсолютно бесполезную. И опять-таки мне разрешили забрать винчестер из компьютера Марины.

Выйдя из дома Потаниных и посмотрев на часы, я понял, что в офис можно уже не ехать – в полвосьмого вечера там можно застать только наших неутомимых ученых и дежурного. Если, опять-таки, не произошло ничего страшного. Хотя, если бы произошло – я был бы уже в курсе.

Позвонив в офис и убедившись, что все в порядке, я поехал домой по заведомо длинному пути, размышляя о том, чем занимался прошедшим днем. Казалось бы, нет ни единого следа Зоны, но что-то мешало «списать в архив» это дело, отказаться от дальнейшего расследования. Шеф, сам того не желая, подсунул мне очень затягивающую головоломку.

Единственное, в чем я был уверен абсолютно точно на текущий момент, это в том, что нервные срывы у девчонок имели под собой какую-то конкретную и внятную причину. Хотя бы потому, что не бывает настолько одинаковых сумасшествий у людей, не получивших некоей общей психологической установки. Причем в данном случае вряд ли можно говорить о безумных временах и нравах, о том, что по телевизору невесть что показывают, и вообще, у молодежи в голове огромный ассортимент заготовок для безумия. Здесь все было слишком резко и жестко. Фактически это напоминало целеустремленную ломку мозгов. Только не было того, кто, собственно, должен был эту ломку производить.

То есть я сам привел себя к мысли о том, что обязательно должно найтись некое средство воздействия на девушек. Родители могли не знать ничего, но все равно: раз был срыв, должна быть и его причина.

Мысль прошла по кругу и укусила сама себя за хвост. Это было неприятно. Я вообще не люблю, когда в голове происходят короткие замыкания подобного рода.

Усилием воли я прервал размышления. Нет ничего хуже, чем загонять себя в кольца пустых выдумок. Мысль мечется, ищет какие-то опоры и зацепки и рано или поздно начинает заниматься мифотворчеством, подгоняя факты под любую версию, пусть высосанную из пальца, но похожую на правду. И будь ты хоть трижды гениальным сыщиком, все равно можешь попасться в эту западню. А я, между прочим, отнюдь не гениальный сыщик…

Зато у меня есть винчестер от компьютера Лены Кижеватовой. И хотя я уже и сам не верю в возможность обнаружения там каких-то полезных фактов, где-то в глубине души все-таки брезжит слабая надежда. Потому что знаю: в том возрасте, в котором были пострадавшие девушки, невозможно наглухо молчать о происходящем с тобой. Могли остаться хотя бы намеки на то, с чего начиналась проблема. Хотя, если честно, надежды действительно очень мало. Даже если там что-то есть, где гарантия, что я действительно сумею понять, что вижу перед собой столь интересующую меня зацепку.

Поставив машину на охраняемую стоянку во дворе, я забрал портфель и поднялся к себе.

Мой компьютер привык к тому, что ему то и дело достается. Причем по большей части не от меня, а от веселых ребят из научной лаборатории нашей группы. Когда работаешь в маленьком коллективе, очень скоро рабочие отношения перерастают еще и в обычные человеческие. У меня время от времени происходят вечеринки по поводу и без. Иногда просто приходят поиграть в какую-нибудь стрелялку по локальной сети. Навозят целую квартиру компьютеров, и начинается форменное светопреставление.

Ну и понятно, что по моему компьютеру то и дело прохаживаются шкодливые ручки нашей братии. Ущерба от них, как правило, никакого, но понятно, какую боевую закалку получил мой компьютер. Сегодня у него будет в некотором смысле расширение сознания.

Я поставил вариться кофе, приготовил пару бутербродов и принялся подключать винчестеры. Потом сел перед компьютером с тарелкой и кружкой.

Теперь предстояло продраться через огромное количество информации. В общей сложности через три сотни гигабайт. Восемьдесят от Кижеватовой и от Марины еще двести двадцать. Девушка-художница располагала более серьезной машиной…

В общем, конечно, объем работ был несколько меньше. Как совершенно бесполезные, отметаются видеофильмы, туда же можно отнести и разного рода программные папки. Больше всего вопросов возникало относительно текстовых файлов, личных фотографий и ряда архивов. Их было очень много.

Влезая в документы, открывая фотоснимки, я чувствовал себя подсматривающим в замочную скважину. Приходилось отгонять паршивое ощущение и смотреть дальше.

На фоне такой работы мне показалось, что трехсотграммовая кружка кофе закончилась быстрее, чем наперсток. Я посмотрел на хронометр – прошло полтора часа. Прикидывая на глазок, я разобрал процентов пять того, что предстояло. Думать о том, сколько еще всего впереди, не хотелось. Но и прекратить работу я не мог. Пока еще сохранился кураж, следовало разобраться с максимально возможным объемом данных.