Девять воплощений кошки - Татьяна Степанова

Кот Маркиз сдох. Наконец-то! Персидский, страдающий ожирением, глухой придурок – любимец матери уже никогда больше не будет встречать ее у порога, мяукая басом и требуя кормежки.

Кот Маркиз достался ей в наследство вместе с роскошной квартирой, мебелью, материнскими бриллиантами, картинами, этими вот уродливыми лосиными рогами в прихожей и всем, всем, всем, что входило в имущество бывшего министра финансов, слишком рано умершего от рака, чтобы превратиться в миллиардера.

О том, что отец ее, занимая такую должность, так и не стал олигархом, Дарья Юдина не жалела. А бывший муж вообще был не способен ни зарабатывать, ни работать, лишь мотаться по ночным клубам, снимать девок, летать на выходные в Майами и жрать наркотики. Дарья выдержала хаос супружества недолго и послала мужа к черту. Он мог стать помехой в большой карьере. Все прочие помехи Дарья давно устранила из своей жизни.

А вот кот Маркиз… О, эта тварь достала ее почище бывшего мужа! Оставлять его в квартире было сущей мукой. После смерти матери кот… нет, бросьте, коты этого не понимают… Как он мог догадаться, что его прежняя хозяйка умерла в больнице, не приходя в сознание? Ни черта он не понял, такое котярам недоступно. Однако после смерти матери он резко изменился – обычно аккуратный по жизни, он напрочь забыл дорогу к своему кошачьему туалету. И делал свои дела, где хотел. Домработница постоянно металась по квартире с тряпкой, порошком и пятновыводителем. Пару раз, улетая в командировки, Дарья оставляла Маркиза и домработницу наедине. Из этого ничего путного не вышло – лишь грязь и вонь.

И тогда она решила сдавать кота на передержку в кошачью гостиницу – пусть там за ним дерьмо убирают.

И вот наконец-то она от него избавилась. Какой-то доброхот постарался – подсыпал этому толстому говнюку стрихнин!

Стоя под горячим душем в ванной, наполненной паром, Дарья Юдина напевала веселую мелодию.

Потом вытерлась насухо, закуталась в чистый махровый халат, прошлепала босыми ногами на кухню, достала из холодильника мятный сироп, лимон, извлекла из бара бутылку рома и сделала себе свой фирменный юдинский мохито.

Смакуя коктейль, она размышляла о том, что ей предстоит на следующей неделе. Во-первых, отчет о состоянии дел во Владивостоке. А затем эта новая проверка, о которой они разговаривали с главным аудитором накануне командировки.

– Потребуется весь ваш немалый профессиональный опыт, Дарья Олеговна, и ваш такт. И одновременно ваша твердость и смекалка настоящего профессионала, которому не надо ничего разжевывать буквально, а стоит лишь намекнуть. Мы действуем в рамках закона и проверяем целевое использование средств. Но это не министерство и не банк, это более тонкая материя. Поэтому, учитывая ваш опыт стажировки в менеджменте такого аукциона, как «Сотбис», я принял решение поручить эту проверку вам.

Вот так же веско и многозначительно разговаривали с ней, поручая в прошлый раз проверку бюджетных расходов на реконструкцию Большого театра. И она с этой работой прекрасно справилась.

Ну что ж, а теперь этот вот Музей. Музей, как всегда именует его он, тот, кто больше не хочет ее знать. Тот, кто порвал с ней все связи.

Дарья залпом выпила остаток мохито.

Финансовая проверка реконструкции Большого театра была первой ступенью к креслу старшего аудитора. Эта вот новая большая работа – ступень вторая и последняя. Музею исполняется сто лет, и, естественно, в год такого юбилея никто не желает никаких недоразумений. Поэтому призывают ее, кристально честную, с немалым опытом, железной хваткой и умом. Она проведет эту проверку с блеском, и если всплывут какие-то нужные факты по поводу приобретения коллекции… той самой спорной коллекции, о которой шла речь в кабинете главного аудитора, она их задокументирует, не бросив ни на кого ни малейшей тени. Сделает все так, как от нее требуют. Просто вспомнит, что необходимо, что сквозило между слов в том разговоре.

Она это умеет, она постарается.

Продолжая напевать про себя, Дарья собрала ставшие ненужными в квартире – пластиковую миску для корма, поилку, наполнитель для кошачьего туалета, щетку, полную шерсти, когтеточку, байковое одеяльце и коврик-подстилку, еще хранившие запах кота Маркиза, и с наслаждением спустила все это в мусоропровод.

Холодильник полон, домработница накануне закупила, как обычно, все продукты по списку. Но даже омлет готовить Дарье Юдиной после многочасового ночного перелета было лень. Она оделась в джинсы и ветровку и отправилась на улицу. В «Романов-синема», что как раз напротив ее дома, на первом этаже – отличная итальянская траттория. Там Дарья и решила позавтракать… нет, уже, пожалуй, пообедать в этот солнечный майский воскресный день. Она часто обедала одна в кафе в выходные. Одиночество не пугало ее, порой угнетало, но она умела с этим справляться. Вот уже пять лет, как у нее не было мужчины, не было любовника, на романы и даже обычный секс просто не хватало времени, работа, карьера съедали все без остатка. Когда плоть, тело требовало свое, когда хотелось чуть ли не до смерти, Дарья брала с полки в ванной вибратор и забиралась с ним в постель. Но сегодня, усталая после самолета, она желала лишь одного – сытно, вкусно поесть, а затем завалиться спать.

Никаких траурных панихид по коту Маркизу.

Все предать забвению. Как говорится – прах к праху.

Дарья Юдина гордилась своими талантами, в частности – умением все помнить. Но некоторые вещи… да, некоторые эпизоды она приказывала себе выбросить из памяти навсегда.

«Дядя Коля» – отец «задолбыша», с которым взбешенный лейтенант Миронов так и не удосужился познакомить Катю, в обычной жизни именовался Николаем Григорьевичем Тригорским.

День его после утреннего неприятного инцидента прошел нормально, без эксцессов.

Николай Григорьевич Тригорский работал на двух работах – на одной сутки через двое, на другой – сутки через трое. Однако сегодня – воскресенье, выпал, что называется, «обоюдный» выходной. Николай Григорьевич посмотрел футбол по телевизору, убрал, пропылесосил квартиру – всю, за исключением комнаты сына, и с пяти часов занялся приготовлением молочного поросенка, которого он планировал запечь в новой духовке как раз к ужину, к возвращению сына с работы.

Без четверти восемь по квартире разносился бесподобный аромат воскресного жаркого. А Николай Григорьевич с нетерпением поглядывал на часы. Сын с работы являлся в восемь. Там в Москве музей от метро в двух шагах, одна пересадка, ну если на конечной станции автобуса подождать, вот и получается – 20.00.

В одну минуту девятого раздался снизу звонок домофона. Сын Михаил… сам он предпочитал именовать себя Майк, но Николая Григорьевича это возмущало. Какой, к черту, Майк – Михаил, Мишка – самое русское имя. Николай Григорьевич нажал на кнопку домофона и ждал, пока сын поднимется на лифте и отопрет дверь своим ключом.

Взрослый… взрослый мужик уже, работает, а ключи от квартиры постоянно теряет.