Ярополк - Владислав Бахревский

Будь доступен нам да еще певцам,

Как родитель доступен детушкам.

Подошли кузнецы к печи, поклонились огню, за дело взялись. Чего-то несут, чего-то оттаскивают.

Расступились вдруг от печи, первый кузнец грохнул по печи молотом, и из жерла – солнце полилось. Такая ярь – потемнело в глазах у Баяна.

Оттеснили его в сторону.

Пока проморгался, молотки по наковальне пошли постукивать. Искры сыплются, как звезды. А кузнецы с двух сторон – хвать да хвать. Зазвенело в ушах. Присмотрелся Баян – меч куют кузнецы.

Подошел Любим, лицо черное, а зубы блестят.

– Жарко у нас?

– Жарко.

– Хорош огонь?

– Диво.

– Пошли подышим, дождик кончился.

Сели под навесом, на дрова.

– Что это? – спросил Баян, показывая на пепельный шар на стропилах.

– Осиное гнездо. Ты не бойся! Если сам к ним не сунешься, они не трогают.

– А что внутри домика?

– Соты. Осиная матка. Видел пчелиные маточники?

– Не видел.

– С палец бывают. Мой отец бортник.

В ту ночь снился Баяну яропламенный меч.

На Любима, Лучезара, Любомысла смотрел он с той поры как на чародеев.

Про выпеченное в печи солнце пробовал на гуслях рассказывать, но красота живого огня была краше, в рожок трубил о своем восторге, но не смел словами волхвовать. Знал: нет у него слов, достойных дива, подрасти нужно. На смирение осы не мог верного слова сыскать.

Вдруг жизнь переменилась. Жрецы день-деньской пели славословия Жертвенному коню. Все мальчики оказались дивноголосыми, а у Баяна горлышко было птичье, серебро позлащенное.

– Нас всех сюда за голос взяли, – сказал Баяну Горазд.

– Я не пел Благомиру.

– Другие волхвы тебя, знать, слышали. Сварог любит чистоголосых.

В день праздника тихое место святилища наполнилось народом. Люди приходили селениями, занимали места на склоне горы перед Белым Каменным конем.

Кое-где в склоне были пробиты ступени, а внизу так даже каменные сиденья для особо почетных гостей.

Восславить Сварога приехал молодой князь Святослав[5]со старшим сыном Ярополком. Святославу было двадцать лет, а Ярополку – шесть. Правительница, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде[6], – идолов и волхвов не жаловала, называла бесами. Не бывала она здесь вот уже десять лет.

С князем приехало сорок гридней. У каждого меч, лук, копье. Но все без доспехов, даже без щитов. Рубахи на всех праздничные, конями на груди расшиты.

Святослав в плечах матерый, станом юноша, одет как все, только шапка на нем белая как снег и опушена белым, горностайкой. Князь снял с седла Ярополка, поставил на землю и, весело улыбаясь, поманил к себе Баяна с Гораздом.

– Ребята, вот вам друг! Покажите-ка ему тайны ваши сокровенные. Побегайте всласть!

Отроки поклонились князю и княжичу, а с места сдвинуться не смели.

Святослав подтолкнул сына к отрокам, но Ярополк уперся, стал красным. Мгновение затянулось, и Баян, страдая, тоже запунцовел. Пустился бежать. Горазд кинулся за ним, за Гораздом княжич.

Остановились у конюшни, где держали священных коней. Ворота были заперты.

Посмотрели друг на друга.

– Батюшка привел в дар белую кобылу с жеребенком, – выдал секрет Ярополк.

– А твоему отцу подарят меч. Я сам к ножнам серебряных коньков приваривал, – похвастал Горазд. – Гривы да копыта золотые, и зубы золотые, и языки.

Княжич, как и его отец, был в круглой атласной шапке, опушенной белым горностаем. Кафтанчик тоже белый, с серебряными пуговицами. Рубашка уж такая белая, аж сияет, по вороту жемчугом шита.

– Мы бы тебя в кузню повели, – сказал Горазд, – да в таком белом кафтане туда нельзя.

– Я в кузне у себя на дворе был, – сказал княжич.

– Хочешь, на озеро пойдем? – предложил Баян. – Уж такое глубокое! А на дне свет.

– На озеро – нельзя! – Ярополк аж ногой топнул. – Меня к воде не пускают без гридней.

– Горазд! Горазд! – послышались торопливые оклики.

– Я тут! – откликнулся отрок.

– Тебя в златокузню зовут! – крикнул запыхавшийся Любим.

Баян и княжич остались одни.

– Хочешь, я тебе такую покажу тайну, какой даже волхв Благомир не видывал? – спросил Баян.

– Покажи.

– А в лес тебе можно?

– Если не больно далеко.

– А мы не далеко. Видишь, кипрей растет?

Побежали. Остановились перед цветами, обступившими молодые дубки. Баян осмотрелся, не следит ли кто. Приказал княжичу:

– Замри!

И снял с цветка язычок розового пламени.

– Хочешь подержать?

Княжич молча протянул ладони.

Баян бережно передал огонек. Ярополк смотрел то на чудо, то на удивительного отрока.

– Давай!

Баян забрал душу кипрея, вернул тотчас воспрянувшему цветку.

– Ты, княжич, про это никому не говори!

– И бабушке нельзя?

– Ни единому человеку.

– Не скажу.

– Поклянись.

– Клянусь белым конем Сварога.

Баян перевел дух.

– Ты волхвом будешь? – спросил Ярополк.

– Не знаю. Меня учат на гуслях играть да слова искать.

– Слова?

– Не простые. Заветные.

– А-а! – сказал княжич и посмотрел на отрока с завистью.

– А ты князем будешь? – спросил Баян.

– Буду, если не убьют.

– Кто?! – изумился Баян.

– Злые люди. На князей охотятся, как на красного зверя. – Ярополк смерил отрока взглядом с ног до головы. – Если будет божье изволение на княжеский стол мне сесть, я тебя к себе возьму.