Правило муравчика - Александр Архангельский

Члены клуба собирались за вечерним молоком, обмененным у горных козочек на зеленушку, не торопясь анализировали происходящее и делали различные предположения.

– Я лично глубоко уверен, что война собакам не нужна, они просто нас решили покошмарить, – рассуждал кот-британец Мухлюэн, и жмурил свои хитрые глазки. – Пошалят, пошалят да и сгинут.

– Неет, все серьезней, коллега! Никогда такого не было, и вот опять, – произносил в ответ солидный кот по кличке Дрозофил; он немного гнусавил и всегда выражался туманно. – И мордобой-то опять не они же бы, не их же! Вот если бы их бы там навесить – это бы с удовольствием! А так что ж.

– Что вы хотите сказать? Вы за войну, или против? – бросался в бой молодой поэт Мокроусов.

Он прославился поэмой «Униженные и оскопленные», о трагической судьбе домашнего кота, и немного зазнался.

– Вы мне это тут не надо! – сердился Дрозофил. – Молод еще, не обсохло. Весь мир сейчас идет наоборот. Я полагаю, это неспроста. А вообще, вопрос философский.

Но молодой нахал не унимался:

– А я слышал, что собаки создали карательный отряд, называется он «Бравый Сектор», а бойцов для этого отряда готовили ночные волки!

– Спешка хороша при ловле блох. И в целом. Испугали кошку миской молока.

Так они лениво препирались, а в осеннем небе разгорались звезды, и не хотелось углубляться в неприятное. Философская беседа угасала, и вальяжные коты брели домой, где ждала их теплая постель и сытный ужин. Дрозофила мучила одышка, он ворочался на своей роскошной подстилке и размышлял о том, что надо будет попоститься… Британец Мухлюэн сжимал в объятиях свою жену, мадам Мурниак, и самозабвенно рассуждал о тайных пружинах политики; мадам Мурниак была мудрая кошка породы шартрез, настоящая француженка – она умела спать с открытыми глазами, и мистер Мухлюэн был уверен, что жена восхищается его умом. Что и нужно для счастливого союза. Лишь молодой поэт Мокроусов мчался кошачьим аллюром, развивая огромную скорость.

А через неделю были разграблены склады. Те самые склады, где которцы хранят запасы на зиму: рыбу, вяленную на камнях, сушеных осьминогов, засоленных в морской воде мышей. Собаки шуганули сторожей и вынесли все, ничего не оставив. Теперь котов ждала по-настоящему голодная зима.

И еще была осквернена Котриархия. По словам кота-секретаря, псы-тяфтоны, явившись яко тать в нощи, неожиданно напали на него, скрутили и ударили по голове, а пока он приходил в себя, его Котейшество изгнали из обители. Нечистые животные хотели надругаться над священным саном, нанести удар по истинному котославию! Не иначе – в сговоре с котоликами…

(В реальности стая собак, истекая голодной слюной, пробегала мимо котриаршей резиденции. Завидев псов издалека, толстый секретарь, пыхтя, забрался на сосну, затаился на ветке и закрыл от ужаса глаза. Командир собачьего отряда встал под деревом и начал громко гавкать. Котриарх проснулся, стал ворочаться; решив, что это горная лиса, один из начинающих бойцов сунул любопытный нос между корней. Обороняясь, Котриарх растопырил когтистую лапу; собака испугалась, рассердилась и попыталась разрыть лаз… в общем, Котриарх ретировался. После чего собачий командир с трудом восстановил утраченный порядок; передовой отряд собак рассеялся, и понадобилось долгое время, чтобы собрать его в послушный строй.)

Положение стало опасным. Члены благородного собрания долго совещались и в конце концов постановили:

Всем представителям кошачьего народа, независимо от места проживания, прописки и религиозной принадлежности, собраться возле рынка. В семь утра, на митинг.

К двенадцати все подтянулись.

Приморская площадь была забита до отказа. На месте рынка возвели помост – из досок, выброшенных морем. На помосте разместили самых уважаемых самцов, симпатичных активисток и бойкую доверенную молодежь. Что символизировало связь поколений.

В самом центре, в позе сфинкса, возлежали главы трех конфессий: лапы прижаты к земле, морды подняты, взгляд устремлен в небеса. Мурдыхай пристроился отдельно, с краю. Мне, мол, и тут хорошо. Дрозофилу это не понравилось; не одобрял он показную скромность. Но без Мурдыхая было обойтись нельзя, и Дрозофил согласился.

Забравшись на помост, он отдышался и поднял лапу для приветствия. Подушечки на лапе были розовые, но с темными аристократическими пятнами.

– Ну, что же. Много говорить не буду, а то опять скажу. Короче. Я бы не хотел о причинах, что произошло именно вот в это время. Я не любитель, никогда этим не занимался, это пусть кто-то другой.

Дрозофил замолчал. Все напряженно ждали продолжения. Подумав несколько минут, он подытожил:

– В общем, я предоставляю слово Мурдыхаю. Говори, но помни. Война, так сказать, или мрр.

Мурдыхай с трудом приподнялся. За минувший месяц он еще сильнее сдал, на правом глазу появилось бельмо, а рыжая шерсть поседела клоками, словно кто-то белой кисточкой намазал.

– Дорогие мои, – сказал он старческим скрипучим голосом. – Дорогие мои. – И по мохнатой щеке покатилась слеза.

Слеза была большая, круглая; толпа предпочла умилиться; кошки тихо всплакнули в ответ. А Мурдыхай утерся лапой и продолжил:

– В наши мирные селения пришли собаки.

– Пичалька! – крикнул молодой нахал с хвостом в кокетливую белую полосочку; это был, конечно, Мокроусов.

На него возмущенно зашикали.

– Да. Они пришли. И мы заговорили о войне…

– Миаааа! – в ужасе ответила толпа.

– Но чему нас учит истинная вера? А учит она только добру. У котов с собаками был общий бог. Всех он питал и поил без разбору. И что же нам теперь забыть об этом?!

– Нет, не забыть! – вскричали кошки.

Они не понимали хода мысли, но старичок им нравился. Умненький такой! И добрый! Душка!

– Так из-за чего же мы решили воевать? Из-за жалких осьминогов и мышей? Наловите еще – зима нескоро! Нет, братья и сестры! Я сформулировал вчера пять тысяч триста сорок седьмое правило Кошрута. Оно гласит: прежде чем начать войну, испробуй мира.

– Гым, – промолвил Дрозофил. – А какие будут предложения? Что, тык скть, вносим в резолюцию?

– Друзья мои, отправим в горы делегацию, пусть она поговорит с собаками. Может, они голодают? Может, им надо помочь? Пять тысяч триста сорок восьмое правило Кошрута: «Кот! Помни: бог любит тебя. Пес! Помни: бог любит тебя! Бог любит нас всех! Аллилуйя!».

Голос Мурдыхая дребезжал. Но говорил он очень убедительно и твердо. А кошки уважают убежденность. Они тут же осушили слезы и восторженно вскричали:

– Аллилуйя!

– Аллилуйя! – восклицали маленькие киски, изгибаясь кренделем и прыгая.

– Аллилуйя! – басили большие коты, привставая на задние лапы и кружась на месте, как будто их манят едой.