Между огней - Олли Вингет

– Не говори так. Ты ничего не понимаешь.

– Ну конечно, не понимаю. Я же обычный человек, я ведь слепой и глухой. Но даже такому простаку, как я, видно, что ты совсем иссохла. Что ты измучена. Я не ссориться с тобой пришел, я хочу, чтобы ты поспала сегодня.

– Я не могу, – с трудом выговорила Алиса, словно ей не хватало воздуха. – Он снится мне, стоит только закрыть глаза. Говорит со мной, указывает путь, дает наставления… Это сводит меня с ума, Лин. Легче не спать…

– Воробушек… – снова скрип песка и звук сминаемой кожи курток. – Почему ты не сказала мне раньше? Нельзя же просто прятаться от него, ты не выдержишь!

– У меня нет выхода. Мы должны как можно скорее добраться к нему. А там…

– Он отпустит тебя?

– Да. – Алиса помолчала, и Юли сумела услышать в ее словах что-то еще, так и не произнесенное. – Все сложится, как должно. Надо лишь долететь.

– Хорошо. Тогда я посижу вместе с тобой.

– Нет. Иди, ты и так… летишь за двоих.

Лин усмехнулся:

– Это точно. Девочка старается, но в ней… в ней слишком много всего и слишком мало… нормальности.

Юли похолодела. В голосе парня было столько неподдельной усталости, что девушке захотелось выскочить наружу, перемахнуть уступ и улететь так далеко, как позволят крылья.

– Что поделаешь. Ей нельзя было оставаться в Городе. Ничего, только доведи ее до оазиса, а там…

– А там решим, да?

– Да.

Послышался шорох, и Юли воочию представила, как крепко обнимает Лин девичьи плечи, укрытые мужской курткой. А после в тишине холодной ночи послышался звук короткого поцелуя. Юли вся обратилась в слух, и ей показалось, что она различила, как соприкасаются растрескавшиеся от ветра губы парня и девушки.

– Я обещал, что буду рядом, воробушек. Так близко, как ты разрешишь мне, – хрипло прошептал Лин и шагнул в пещеру.

Когда он улегся рядом, Юли притворилась крепко спящей, чтобы до самого рассвета разглядывать каменный свод, вслушиваясь в ровное дыхание Вестников.

– Шаман летел над бескрайней снежной равниной, и день сменялся темной ночью, чтобы она сменилась новым днем. Там, где раньше цвели сады, выросли снежные великаны. И даже Великое озеро, сердце родных земель, заснуло глубоким сном, укрывшись снегом, как уставший от жизни старик прячет свои древние кости под пуховое одеяло, чтобы спать до самого своего конца.

Юли сама уже не замечала, как плавно льется ее речь, она неотрывно смотрела на огонь, а в голове звучал скрипучий голос Феты. Это она рассказывала затихшим Вестникам старую сказку, знакомую всем с малых лет. Это она сидела у костра, грея замерзшие кости. И пусть самой Феты не было уже на свете – один только серый пепел развеялся над Чертой, – но память о ней жила в сердце каждого.

– Когда шаман уже отчаялся, а крылья его сковала ледяная корка, кошка, мирно спящая у него за пазухой, выпустила свои коготки. «Болван, – прошипела она, – если ты опустишься на землю, то никогда уже не взлетишь. Лети, не то погубишь нас двоих, а следом за нами снег покроет всех, кто еще прячется от него за высокими стенами. Лети, безумец!» и шаман летел…

***

Позади у Вестников оставались дни и дни бесконечного пути. От вида бурой пустыни их уже начинало мутить. Ничего не происходило. Солнце пекло, горький песок скрипел на зубах, а жаркий воздух медленно остывал после заката.

Совсем измотанный однообразием долгого пути, на который он и вызвался-то, мечтая встретиться с опасностями безжизненного мира, Трой улетал далеко вперед, оставляя за спиной остальных Вестников. Он рассекал сильными крыльями жаркий воздух, но даже там, за линией горизонта, не было ничего нового.

– Будто все вымерло, – бурчал Крылатый, возвращаясь к товарищам.

– Я тебя удивлю, но и правда вымерло, – отвечала Сильвия, единственная, кто еще отзывался на его недовольство.

После этого Трой прицеплялся к кому-нибудь, сыпля шуточками, в надежде вызвать хотя бы смешок в ответ. Обычно его тирады прерывались шлепком по затылку, нанесенным родной рукой. Гвен переносила тяготы их томительного пути куда спокойнее брата.

Не делясь ни с кем переживаниями, она летела вперед, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Покой пустыни вызывал в ней смутное опасение. Ей виделось, будто кто-то прикрывает их ладонью, что больше целого неба над головой. И все бури пустыни, сталкиваясь с этой невидимой преградой, проходят стороной. И падальщики не рыщут под ними, и грозы проливаются вдалеке, а Серые Вихри злобно следуют по пятам, но приблизиться даже у них не хватает силы.

Сама ладонь, наделенная беспредельной мощью, могла оказаться куда смертоноснее понятных и привычных Крылатым бед.

«Если кто-то обладает таким могуществом, что способен отогнать рой Вихрей, словно они докучливые песчаные мухи, то что помешает ему с легкостью прихлопнуть нас своей дланью?» – думала Гвен, чувствуя, как от страха бегут по спине мурашки.

Но единственная, кто мог ответить на этот вопрос, хранила молчание.

Чем ближе они подбирались к оазису, тем меньше Алиса говорила, все реже осматривалась и спала. Ее глаза все чаще наливались серебром, и тогда серые барханы под ней сменялись призрачными картинами прошлых жизней. Если бы только она могла показать товарищам бескрайний лес, который шелестел листвой на этих землях, и то, как бежали между деревьев полноводные ручьи, а грациозные лани на их берегах преклоняли головы, чтобы напиться.

Но никто не видел этих миражей на песке, кроме нее самой и Чарли. Лис принимался жалобно скулить, как только образы прошлого заслоняли перед ним безжизненное настоящее. Совсем недавно, отправляясь вместе с незнакомым человеческим детенышем в путь к неназванному, лис был уверен, что далекий поющий есть само благо и свет. Но теперь, когда крохотное сердце зверька было навеки отдано Алисе, Чарли что было сил сопротивлялся власти Рощи.

«Разве может сущее благо так мучить ее, не давая ни сна, ни отдыха?» – рычал он, наблюдая, как Алиса из ночи в ночь продолжает свое бессмысленное дежурство, зная, что никто не нападет на Вестников, пока они покорно летят на встречу с Аланом.

Потому-то вечерние сказки у костра и были отдушиной для томящихся на своем пути Вестников. Потому Юли каждую ночь смотрела в огонь и вспоминала хриплую речь ушедшей старухи.

– Долго ли летел шаман, некому сказать. Но снежный покров под ним сменился вдруг тонким льдом. И так он блестел в холодном свете солнца, так заманчиво переливался внизу, что шаман забыл гневное шипение кошки и принялся осторожно спускаться, желая поглядеть на волшебный лед. И чем ближе была холодная земля, тем рассерженнее шипела кошка. Она осыпала глупого шамана проклятьями, впиваясь когтями в самую плоть. Но, одурманенный снежными переливами, тот ничего не слышал, ничего не чувствовал, и не было в его мире больше ничего, кроме тонкой корки блестящего на солнце льда…