Счастье на снежных крыльях! - Ольга Гусейнова

А, плевать! Я подошла к тарелке и сначала понюхала, а потом осторожно попробовала пищу (когда первый голод утолен, прежняя брезгливость и опасения вернулись). Оказалось, это действительно вяленое и слегка подкопченное мясо. Кого именно — неизвестно и неважно, раз хорошо пахнет и на вкус вполне устраивает. Кусочки другого цвета напоминали сыр сулугуни. Я быстро съела все, до последней крошки. А проверив кувшинчик и обнаружив там еще и теплое молоко, напилась до отвала. Облокотившись на стену, ощущая набитый до отказа живот, я впервые за последние дни почувствовала себя живой и почти счастливой.

Неожиданно напомнила о себе знакомая морозная пленка, которая лечила мои руки и лицо, — она поползла от рук по всему телу. Ласковая теплая «изморозь» снова согрела и уняла боль, свела ожоги и синяки. Фантастика! Это мое обретенное волшебство в который раз не только приятно поразило, но и немало порадовало: да, значит, на сытый желудок дела идут гораздо лучше — энергия для восстановления появилась.

«Все страньше и страньше! Все чудесатее и чудесатее! Все любопытственнее и любопытственнее! Все страннее и страннее! Все чудесится и чудесится!» — пробормотала я себе под нос знакомую фразочку из любимой бабулиной «Алисы в стране чудес». Бабушка всегда так ворчала, иронизируя, когда папа представлял нам очередную будущую жену. Сейчас фраза известной попаданки Алисы отлично подошла для описания всего творящегося со мной и вокруг меня.

Боль ушла, холода я совершенно не чувствовала, хоть это и удивительно: сижу полуголая и босая на морозе, на сырых камнях — и ничего, инеем не покрываюсь. Местные, в отличие от меня, в мехах с головы до ног. Радовалась недолго — организм напомнил о других существенных потребностях. Ведерко нет-нет, да притягивало взгляд. Но вокруг столько навязчивых зрителей, а на актрису я совсем не тяну. Ладно, подожду, когда им наскучит, и они оставят меня в одиночестве.

Но приятная расслабленность и сытость принесли с собой и другие заботы — горькие раздумья о будущем. Выбраться из этого мира и вернуться домой я вряд ли смогу — это уже почти очевидно. Найти место своей «высадки» и «проникновения» сюда невозможно. Если только есть подобные радужные дыры-порталы в другом месте? Сомнительно, что и они ведут именно на Землю…

Нет, надеяться я буду до последнего — папа, мама и финансовый факультет учили реально смотреть на вещи. И быть крайне прагматичной. Так, что мы имеем в активе? Крылья? Сомнительный бонус, пользоваться ими я пока не умею. Надо заняться этим в ближайшее время. Второй бонус — загадочная и красивая снежная магия, к тому же исцеляющая меня? С этим более понятно, но опять же, пока слишком неоднозначно. Подо мной все время мокро, что может иметь и неприятные последствия.

И аборигены… с лицами, похожими на чернослив, такие же темные и сморщенные. Если меня примут здесь, то какое будущее возможно среди этих «сухофруктов»? Не представляю. Вечно ходить в мехах, жить в примитивном чуме, без благ цивилизации, без театра и оперы, без всего, даже без апельсинового фреша на завтрак? Без бабушки и папы. Без отца я бы, пожалуй, справилась. Не привыкла к его присутствию за двадцать пять лет. А как без бабушки, моей самой близкой и родной, моей лучшей подруги, наконец? И содрогнулась, неожиданно представив, что с ней будет, когда я не вернусь домой вечером. Вернее, уже не вернулась… Пожилой женщине под восемьдесят пережить такой удар будет практически нереально. Я беззвучно плакала, жалея себя и бабулю.

А в голове засела злая мысль: папочка, наверняка, заставит как можно скорее очередную жену родить ему нового наследника. Дикое одиночество накрывало с головой: одна в чужом мире среди непонятных, непривычных, примитивных гуманоидов. Они похожи на людей, но такие… чужие, дикие. Между ними и избалованной, изнеженной, практически ничего не умеющей псевдоаристократкой, как дразнила меня бабушка, наблюдая за нашим приобщением к «высшему обществу». Элите! Эх, и чего стоят теперь все мои дипломы, манеры, замашки! Английский, французский…

Подтянула колени к груди, обняла их руками и положила подбородок сверху. Так я просидела долго, тоскливо разглядывая первобытную деревню, затерянную в горах. Аборигенов, которые живут своей жизнью. Детей, неотвязно следящих за мной, пока взрослые занимаются делами. Вот пятеро мужчин поволокли здоровенную тушу животного — смесь огромной кошки и быка. Несколько женщин подоили «коз» в загоне на краю деревни и шли обратно с «кувшинами», подобными тому, из которого я пила молоко. Кто-то скоблил шкуры, расстеленные на снегу у чума. Все при деле.

Очередная волна мыслей о будущем захлестнула удушливым липким страхом: неужели в этом мире есть только эта раса? Только эта унылая черно-белая деревня. А других, похожих и привычных мне, — нет? Неужели проведу свою жизнь в ужасной клетке в качестве игрушки для забавы? Мишенью для кольев и камней у злобных деточек? Горестно вздохнула и нашла глазами ведро. Первым делом решила разогнать зрителей — с воплями ринулась к ним. Напугала и вдобавок еще и камнями забросала. Площадка вокруг клетки быстро опустела, а я кинулась к ведру облегчаться.

Пока я приводила себя в порядок, клеветники и жалобщики, видимо, донесли о моей выходке: из большого чума вышел Белый Старик и, довольно оглядев собирающихся около места моего заточения сородичей, направился ко мне. Вновь встал у клетки, возглавив толпу, и, заложив руки за спину и выпятив грудь, высокомерно уставился на меня. Правда, в его черных узких глазах под набрякшими веками сверкнул огонек страха. Чего он все-таки опасается? Неужели меня?

Неожиданно Белый Старик резким, нетерпящим возражений тоном обратился ко мне. Даже не сразу поняла, что именно ко мне, — думала, что будут делать глазевшие на меня аборигены. И похоже, их вождь это заметил, бросил несколько коротких фраз, причем, кажется, использовал разные вариации или наречия, даже потряс кулаком. Я выразительно пожала плечами, показывая полное непонимание. Старик замолчал, смерил меня злобным, затем удивленным взглядом, а потом с досадой плюнул себе под ноги. Обратился к толпе, нашел взглядом детвору и, если я не ошиблась, строго запретил меня трогать. Фу-ух, надеюсь, никому не придет в голову ослушаться.

Вскоре я осталась в одиночестве наблюдать за суровой жизнью аборигенов. «Полумесяц-отец» начал светлеть, а юбки «матери» проявлялись все четче и ярче — близился вечер. Неожиданно, к моему полному удивлению, между прутьями-костями в клетку скользнул небольшой зверек, напоминающий хорька. С длинным пушистым тельцем, кошачьим хвостиком, узкой вытянутой мордочкой с носом-пятачком. Видимо, клетка охраняет и действует исключительно на меня, а другие вон и копья суют и между прутьев лазят туда-сюда.

Пушистый зверек выглядел настолько милым и неопасным, ну прямо как домашний котик, что я решила с ним подружиться и протянула руку. И вновь пресловутое «увы», а ведь вроде только-только выдалась передышка, — «снежный котик» оказался злобным. Вместо того, чтобы позволить себя погладить или хотя бы просто понюхать мою руку и гордо уйти, подняв хвост, он, яростно зашипев, тяпнул меня за палец. Я вскрикнула, а в следующий момент буквально задохнулась от шока.

Неожиданное нападение спровоцировало реакцию моего тела: сначала вырвались крылья и укутали меня защитным коконом, а прокушенные пальцы словно кипятком опалило, затем из них вырвалась знакомая лечебная изморозь. Только вот пушистый зверек мигом свалился набок ледяной фигуркой. В ступоре, в полном недоумении подняла руку, не веря своим глазам: неужели это я только что заморозила, убила живое существо? Да я даже мух дома никогда не трогала, паучка, сплетшего паутинку в моей спальне, оберегала — просила горничную не трогать. А тут…