Ястребы мира. Дневник русского посла - Дмитрий Рогозин

В поезде Новосибирск-Москва мне с моим однокурсником Игорем Васильковым (сейчас он работает ведущим на радиостанции «Сити-ФМ») нужно было как-то продержаться без еды три дня и две ночи. Но голод ждать не умеет. Тогда мы решили пойти на хитрость. Мы пришли в вагон-ресторан и сообщили официанткам и поварихе, что работаем на центральном телевидении и снимаем сюжет о работницах этого поезда. Как ни странно, наивные женщины поверили, что массивный советский фотоаппарат в моих руках — не что иное, как новейшая цифровая видеокамера. Наперебой добродушные женщины всю дорогу давали нам «интервью», а заодно и вкусную еду, что оставалась от посетителей ресторана. Так мы и добрались до Москвы. Мне, конечно, стыдно за тот обман легковерных официанток, но, видит бог, если бы не наша хитрость, страна потеряла бы двух молодых нахалов.

На четвертом курсе меня попытались завербовать в КГБ. Позвонили домой, пообещали интересную работу и предложили встретиться на следующий день у метро «Парк культуры». Я согласился. Честно говоря, я мечтал работать в разведке и просто еле сдерживал переполнявшую меня радость. Будущая жизнь рисовалась мне полной приключений и подвигов. Я был готов согласиться даже на нелегальную работу, тем более что благодаря моей южнорусской внешности, карим глазам, крупному носу, широким скулам и темно-русой шевелюре я мог бы сойти и за испанца, и за серба, и за араба, и за кавказца, и, как шутила моя жена, даже за гигантского японца. В общем, в чертах моего лица как в зеркале отразились все освободительные походы русской имперской армии.

Вскоре меня и мою молодую супругу Татьяну — студентку филологического факультета МГУ, родившую мне на третьем курсе сына, — пригласили в какой-то медицинский центр КГБ для прохождения осмотра и проведения различных психологических тестов. Я предупредил своего вербовщика, что сразу после четвертого курса меня отправят на полугодовую стажировку на Кубу. Я жаждал получить хоть какое-нибудь задание по линии внешнеполитической разведки СССР, стать «нашим человеком в Гаване» и, наконец, принести своей Родине пользу.

Однако все вышло иначе. В Гаване про меня забыли вовсе. Но, оказавшись на Острове свободы, я старался зря времени не терять. Изучая практику работы американских спецслужб, сумевших обеспечить эффективное вещание своей радиостанции на Кубу, я собрал интереснейший материал и подготовил на его основе дипломную работу на тему «Психологическая война США против Кубы». Там же в Гаване я написал еще одну дипломную работу об оборонной политике Франции — «Парадоксы президента Миттерана». Военной проблематикой я серьезно увлекся в годы учебы в университете. Добился допуска в так называемое специальное хранилище Библиотеки иностранной литературы, где мог читать вырезки из французских газет и, несмотря на то что был вынужден ехать в Гавану на стажировку, изменить своему выбору мировой истории войн и конфликтов не решился.

В Москву я вернулся в феврале 86-го с черной огромной бородой, двумя дипломными работами и нетерпеливым желанием узнать, когда же мне выходить на службу в органах государственной безопасности.

«Органы» на мои звонки долго не отвечали. Наконец я дозвонился до своего старого знакомого-кадровика, который, как ни в чем не бывало, сообщил мне пренеприятнейшую новость. Оказывается, очередной генсек Юрий Андропов перед своей смертью завещал детей и зятьев сотрудников 1-го Главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) на работу в то же самое управление не брать и подписал соответствующий приказ о «борьбе с кумовством». Для меня эта новость была как гром средь ясного неба. Мой тесть Геннадий Николаевич Серебряков в то время действительно работал на американском направлении в том самом Управлении КГБ и имел звание полковника, поэтому доступ в «контору» мне был перекрыт железобетонно. Мечта рушилась на глазах.

Защитив обе дипломные работы на отлично, сдав государственные экзамены и получив диплом с отличием об окончании престижного высшего учебного заведения, я оказался на улице без всякого распределения и перспективы.

Редакция программы «Время» первого советского телевизионного канала, с международным отделом которой я в студенческие годы активно сотрудничал и даже делал «синхроны» для новостей и популярной в те годы политической передачи «Сегодня в мире», от моих услуг отказалась, взяв вместо меня какого-то картавого мальчика из «правильной» номенклатурной советской семьи.

Я поспешил в Агентство печати «Новости» — в Главную редакцию Западной Европы. Мне назвали фамилию главного редактора, к которому мне и надо было попасть на собеседование, — Раппопорт Игорь Михайлович. Звучала она для меня непривычно, и я страшно боялся ее забыть или произнести как-то не так. На мое несчастье так и произошло. Едва справляясь с волнением, я постучался в дверь его кабинета и, услышав: «Кто там?», — приоткрыл ее и заявил: «Здрасьте, мне нужен Игорь Михайлович Риббентроп!» «Пшел вон!» — закричал Раппопорт и кинул в меня какой-то книгой. Короче говоря, в АПН меня тоже не взяли.

Тогда, в поисках счастья, работы и возможности прокормить семью я попытался устроиться в редакцию популярной молодежной газеты «Комсомольская правда». Я многих там знал, и меня помнили многие. Дело в том, что летом и осенью 1983 года я активно сотрудничал с «Комсомолкой» в выпуске специального еженедельного к ней приложения «Алый парус». Это был разгар страстей и взаимной перебранки между США и СССР. На Дальнем Востоке наш истребитель-перехватчик по трагической ошибке сбил гражданский лайнер Южной Кореи, после чего тот ушел, как издевательски сообщали советские СМИ, «в неизвестном направлении». Американцы подняли жуткий скандал, и спираль холодной войны готова была сделать очередной виток.

Советские газеты как могли клеймили «американский империализм». Популярная «Комсомольская правда» старалась от остальных не отставать. Сюда приходили мешки злобных писем читателей, адресованных президенту США. Редакция не жалела денег и переправляла эти мешки в Вашингтон. Одно из этих писем я решил размножить и расклеить по стенам редакции. Уж больно идиотическим и одновременно остроумным было это послание неизвестного советского комсомольца известному хозяину Белого дома:

Не грози, Рейган, ракетами,

Не пугай народ войной.

Наши силы, знай, достаточны,

Чтоб расправиться с тобой!

В тисках огней — огней мучений

Умрешь от адских излучений!

Ну разве не шедевр? Почему-то моя ирония пришлась не по вкусу редакционному начальству, мне сделали замечание, зато запомнили надолго. Этим я и решил воспользоваться и позвонил в редакцию. Мой собеседник зачем-то перезвонил по параллельному телефону своему приятелю, работавшему в Комитете молодежных организаций СССР (КМО), и сказал, что, прежде чем говорить о работе в «Комсомолке», мне надо пройти собеседование в этом самом КМО.

Что это за контора, я на тот момент не имел ни малейшего представления. И уж тем более не мог предположить, что именно с этой странной аббревиатурой и стоящей за ней еще более странной организацией будет связано начало моей жизни в большой политике!

Формально Комитет молодежных организаций (КМО) СССР, созданный еще в годы Великой Отечественной войны под названием «Антифашистский комитет советской молодежи», представлял собой автономную по отношению к аппарату ЦК ВЛКСМ организацию. Нас связывали общие управление делами и здание в самом центре Москвы на улице Богдана Хмельницкого (ныне Маросейка), в котором около ста сотрудников или, точнее, «ответственных работников» комитета занимали второй и третий этажи.