План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

При этом последнем заявлении эйфория от победного тона Гитлера заметно увяла, и при окончании его обращения «несколько сомневающихся [среди присутствующих] промолчали». Ибо здесь, произнесенная совершенно между прочим, прозвучала единственная непростительная военная ересь, которую по общему согласию необходимо было всегда избегать, – «война на два фронта».

Мнения военных по вопросу войны с Россией разделились почти поровну. «Прусская школа», предпочитающая наличие восточного союзника, все еще уравновешивала тех, идеологические убеждения которых определялись воображаемой стратегической необходимостью, потребностью в сырье и «жизненном пространстве». Но даже наибольшие энтузиасты не думали о нападении на Россию, пока существовал Западный фронт. Даже в «Майн кампф» это считалось бы главной ошибкой, единственным фатальным шагом, который уничтожил бы любое продвижение рейха к мировому господству. Генеральный штаб давно тревожила неизвестность в отношении веса и качества русских танков[23], сообщения о которых военной разведки вызывали такую тревогу, что обычно на них не обращали внимания, объявляя их «дезинформацией». Каждый высший офицер в германской армии в то или другое время предупреждал Гитлера об опасности нападения на Россию до тех пор, пока не будут развязаны руки на Западе, и оба – Браухич и Рундштедт – уверяли, что он давал им понять, что никогда не пойдет на это.

Но когда почти ровно год спустя эта идея начала обретать плоть и кровь в своем оперативном планировании, Гитлер мог с достаточным основанием утверждать, что Западный фронт больше не существует. Франция пала и заключила мир, а британцы были заперты на своей территории, где они бессильно зализывали свои раны. Битву за Британию, эту удивительную победу, стоившую так мало крови и столь необозримую по своим последствиям, тогда едва ли можно было вообразить – так же, как и предвидеть поражения итальянцев в Африке со всеми вытекающими из этого стратегическими осложнениями. В еще не померкшем блеске одержанной во Франции победы, при абсолютном господстве над всем Европейском континентом утверждение Гитлера, что вторжение в Россию будет не вторым, а первым, и последним, фронтом, имело под собой почву.

Как часто бывает в глобальных государственных делах, запущенный в ход процесс планирования неумолимо продолжался, в то время как окружающие обстоятельства уже изменялись по характеру и масштабам. До сих пор господствовавшее в воздухе люфтваффе встретило достойного противника. Некоторые секторы воздушного пространства Европы оказались для него закрытыми. Выяснилось, что управление операциями и технические средства для этого были не на высоте. Военно-морской флот был серьезно ослаблен из-за потерь, понесенных в Норвежской кампании. Программа постройки подводного флота отставала и была плохо спланирована – летом 1940 года имелось только 14 субмарин с запасом плавания до Килларни-Блаф на западе.

Все это затрудняло нанесение удара по Британии и делало невозможным ее покорение без долгого периода пересмотра приоритетов и тщательной подготовки. Но времени не было, или так казалось Гитлеру: «…B любой момент меня может уничтожить какой-нибудь преступник или безумец». Армия готова и непобедима. Из всех трех родов войск только она готова удовлетворить любые требования, предъявляемые германским народом. Как нелепо предположить, что этому великолепному механизму позволят остановиться; что вооруженные силы будут преобразованы по морскому образцу, чтобы сразиться с морской державой в ее собственной стихии! Господство, установленное в политике Гитлером над своими генералами, теперь было абсолютным, и он не опасался, что их военные победы, как бы поразительны они ни были, смогут угрожать этому. В самом деле, по-видимому, фюрер чувствовал, что его личная власть над армией усилится в подобной кампании с ее мощными идеологическими обертонами и будет оправдана тем неотступным вниманием, которое он намеревался посвятить ее проведению.

В 1930 году Гитлер писал: «Армий для подготовки мира не существует. Они существуют для ведения победоносной войны». И весной 1941 года вермахт являлся победоносной армией, едва ли имевшей до этого ощутимые потери; идеально подготовленной и оснащенной, прекрасно сбалансированной и согласованной боевой машиной, находящейся на вершине военного совершенства. Куда ей предстояло направиться? Чисто гравитационное тяготение, казалось, должно было направить ее против своего единственного оставшегося противника на европейской суше; повлечь ее, подобно наполеоновским армиям, также бессильно остановившимся перед Ла-Маншем, на восток, к таинственным незавоеванным просторам России.

Летом 1941 года Красная армия представляла загадку для западных разведывательных служб, в том числе и Германии. Ее оснащение, по всем данным, было впечатляющим (действительно, у нее было столько же самолетов и больше танков, чем во всем остальном мире), но насколько способны его применять советские командиры? Ее резервы живой силы казались неисчерпаемыми, но одна солдатская масса не имеет ценности при отсутствии надлежащего руководства, а коммунистические приспособленцы, отобранные по признаку политической надежности, будут так же беспомощны на поле боя, как дворцовые фавориты в окружении царя. Даже прирожденная храбрость и стойкость русского солдата, проявленные в ряде европейских войн, по мнению некоторых специалистов, были подорваны идеологической обработкой. «Простой русский человек», как утверждали, «будет только рад сложить оружие, чтобы избавиться от угроз и власти комиссаров».

Такие проблемы стояли перед иностранными наблюдателями в 1941 году. Следует рассмотреть три отдельных вопроса: первый – численность Красной армии, состояние боевой подготовки и ее тактическую доктрину; второй – влияние партии на ее руководство и выработку стратегии; третий – реальность советской мощи, оценивавшейся в период, непосредственно предшествующий германскому нападению.

Красная армия того времени была в основном детищем двух архитекторов, Троцкого[24] и Тухачевского[25] (обоим было суждено заплатить жизнью за свои старания). Троцкий придал форму и укрепил дисциплину этой аморфной пролетарской черни. Тухачевский разработал тактическую и стратегическую доктрины, которые, хотя и не были так революционны, как концепции некоторых британских экспертов в области боевого применения танков, тем не менее далеко опередили тогдашнее военно-теоретическое мышление в других европейских армиях. Однако в конце 1930-х годов внутренняя политика и смещение ориентации Советского Союза в балансе европейских держав привели к соответствующим (ухудшенным) изменениям в его военном положении.